Великая отечественная война кратко

Анна Павловна Саушина

Вспоминает Анна Павловна Саушина, узница концлагеря, построенного немцами в Петрозаводске. Анна Саушина родилась в 1936 году в Белозёрске Ленинградской области. В семье из восьми детей она самая младшая, не считая брата Юры, который умер от голода в первый год войны. Когда Анна Павловна рассказывает о тяжёлых военных годах, она не плачет. Плачет, когда рассказывает о Победе.

«В Петрозаводске было пять концлагерей, в которые согнали около 30 тысяч человек. Дети до десяти лет оставались в бараках, а всех, кто был старше десяти, угоняли на работы. Я была меленькой и оставалась, бабушка тоже, но она умерла в первый же год от голода.

Кормили так: баланда, маленький кусочек хлеба и килька. Я свой хлеб оставляла брату Юре, мол, я не хочу. Но Юра всё равно умер от голода.

Мы, дети, целыми днями смотрели в окно и только видели, как везли мёртвых. А потом вдруг немцы взорвали водокачку, стали минировать магазины… Началось отступление фашистских войск.

Мы видели, как немцы и финны уезжают на открытых платформах с автоматами в руках. Они, даже отступая, прямо с платформ расстреливали людей. В концлагере был страшный голод. Поэтому в момент отступления фашистов все, кто мог бегать, бегали за едой на немецкие склады неподалёку от бараков. Никогда не забуду, как мальчик лет пятнадцати с мешком сушёной моркови так и остался висеть на колючей проволоке.

Потом помню уже, как наши войска шли строем по железной дороге, я подбегала, а солдаты брали меня на руки. Но для меня война кончилась только тогда, когда с фронта живыми вернулись папа с братом и сестра».

По мотивам книги «52 уральца рассказывают о Великой Отечественной».
Пока они живы, живы и их воспоминания…

Доватор

В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки: донские, кубанские, терские…
Лих, искрометен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на голове.
Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят станичники на генерала:
— Наших кровей — казацких!

Спорят бойцы, откуда он родом:
— С Дона.
— С Кубани!
— Терский он, терский.
— Уральский казак, с Урала.
— Забайкальский, даурский, считай, казак.
Не сошлись в едином мнении казаки. Обратились к Доватору:
— Товарищ комкор, скажите, с какой вы станицы?
Улыбнулся Доватор:
— Не там, товарищи, ищете. В белорусских лесах станица.
И верно. Совсем не казак Доватор. Белорус он. В селе Хотине, на севере Белоруссии, недалеко от города Полоцка — вот где родился комкор Доватор.
Еще в августе — сентябре конная группа Доватора ходила по фашистским тылам. Громила склады, штабы, обозы. Сильно досталось тогда фашистам. Пошли среди фашистских солдат слухи — 100 тысяч советских конников прорвалось в тыл. А на самом деле в конной группе Доватора было только 3000 человек.
Когда советские войска под Москвой перешли в наступление, казаки Доватора снова прорвались в фашистский тыл.
Боятся фашисты советских конников. За каждым кустом им казак мерещится…
Назначают фашистские генералы награду за поимку Доватора — 10 тысяч немецких марок.
Как гроза, как весенний гром идет по фашистским тылам Доватор.
Бросает фашистов в дрожь. Проснутся, ветра услышав свист.
— Доватор! — кричат. — Доватор!
Услышат удар копыт.
— Доватор! Доватор!
Повышают фашисты цену. 50 тысяч марок назначают они за Доватора. Как сон, миф для врагов Доватор.
Едет верхом на коне Доватор. Легенда следом за ним идет.

Я очень хотела забрать своего пупса, но мама не разрешила

Эмилия Васильевна Строканова

В 1936 г. моего папу Василия Степановича Первушова забрали в армию по специальному набору. Он был финансистом, и ему было все равно, в каких войсках служить. Его взяли в танковые войска и до 1941 г. он состоял на службе в 22-й легко-танковой бригаде (22-я ЛТБ), которую к 1 января 1941 г. расформировали. <…>

Вместе с частью мы много переезжали. <…> В последних числах мая 1941 г. мы переехали в Ригу. Папа снял квартиру в Риге в частном доме по адресу ул. Солокас, 41. Это был одноэтажный особняк, утопленный вглубь от красной линии в сад. Сад наполнен ароматом сирени. Прошло очень много лет, но и теперь, как только зацветет сирень, я тут же вспоминаю Ригу.

Дом принадлежал семье Заксов: глава семьи Отто Самойлович, супруга Анна Бернардовна и дети – Анна, Берта, Борис (Буська) и мать хозяина дома Эмма Самойловна. Анна уже была студенткой, Берта только закончила школу, Буська – мой ровесник. Отто Самойлович работал главным инженером какого-то завода, Анна Бернардовна была домохозяйкой с двумя консерваторскими образованиями. В доме говорили по-немецки, но русский знали хорошо.

Дети должны помнить о войне. И поэтому их разрисовывают кровью?

Моему папе очень понравился дом, хотя объявления о сдаче квартиры не было. Анна Бернардовна потом рассказывала маме, что она не собиралась сдавать комнаты, тем более русскому офицеру. Когда услышала звонок, то послала прислугу сказать, что она принимает ванну, на что папа ответил, что подождет. Пришлось ей замотать голову полотенцем и через какое-то время выйти в прихожую. Но поговорив с папой, она уже не могла отказать ему; ее покорило в нем все <…> Вся семья Заксов и родственники погибли в октябре 1941 года в гетто.

<…>В один из дней мы едем за покупками, покупаем подарки к отъезду всем брянским родным, а мне два красивых шерстяных платья: зеленое и синее. 18 июня я с новой подружкой ушла в кино, а когда вернулась домой, мама сказала, что папа забегал с работы, забрал свой полевой чемоданчик, хотел попрощаться со мной, но не пришлось. Часть передвинулась к границе.

22 июня мы проснулись с мамой. Мама вышла на кухню. Анна Бернардовна сказала ей, что немцы передали по своему радио о том, что они перешли границу. Наше радио молчало. И только в 12 часов после речи Молотова мы убедились, что началась война.

Буквально через полчаса завыла тревога, появились немецкие самолеты, но их отогнали за город и бой шел там. Эти первые дни войны бомбежки Риги были только ночью, и потому начиная со второй ночи мы спали в подвале.

Семьи военных начали вывозить в тыл. 26 июня мама узнала в части, что уходит последний эшелон и мест уже нет, поэтому решили ехать на вокзал самостоятельно. Мне мама собрала рюкзак. Я очень хотела забрать своего Валерика-пупса, с которым не расставалась с раннего детства и спала с ним, но мама не разрешила (он был большой). Взяли два небольших чемодана маме и Наде. Анна Бернардовна сунула маме деньги (дома денег было очень мало, мы потратились на подарки в Брянск). Плача, она сказала: «Не отказывайтесь от того, что вам будут давать – вы теперь беженцы. Я знаю, что это такое». <…>

Воспоминания

Пехотинцы

Ватутин Василий Петрович

Перед самым городом нашу дивизию посадили на танки, и мы по автостраде въехали в Берлин верхом на броне. Нашему продвижению вперед, конечно же, старались воспрепятствовать. В кювете рядом с автострадой немцы уложили стрелков из фаустпатронов, молодежь из Гитлерюгенда. Но нам, сидящим на броне, сверху было видно далеко вперед, поэтому мы этих стрелков заметили своевременно. Им некуда было деваться, и они становились легкими мишенями как для танкистов, так и для танкового десанта — в них стреляли все, кто только мог, поэтому ни один из наших танков не пострадал.

Пехотинцы

Оганесян Сурен Еремович

Отправляясь воевать, я сказал родным, что не буду писать письма, не надо. А в начале 1943-го года работа почты была налажена — солдаты и офицеры получили возможность писать с фронта письма своим родным. Тогда мы окончательно решили, что победим. После освобождения Кавказа, Новороссийска уже никто не сомневался, что победа будет за нами.

Минометчики

Оганян Сарибек Еремович

А разве там можно было спать? Каждую минуту бомбили, бомбили. Один раз бомба взорвалась. Борис Репкин, мой наводчик, рядом со мной был, сантиметров в пятидесяти. Бомба взорвалась, засыпало нас землей. Но живые остались.

Артиллеристы

Родин Кондратий Григорьевич

Ночью лежишь, дремлешь. А одет был в валенки, полушубок или фуфайку. Пушки стоят. Проснулся, а снег-то начал таять и вода по канаве ко мне в окоп. Валенки снимаешь, выжимаешь портянки в прямом смысле слова и опять надеваешь. Вычищаешь лопатой воду, слякоть и ждешь – неужели уже погиб я тут?

Летчики-штурмовики

Кульпов Николай Иванович

Уже я начал разворот с хорошим настроением, и вдруг сзади атака двух самолетов, застучали пулеметы. А у меня элероны отбитые были уже, пробоины на плоскостях. Расстреливают меня без всякого прикрытия, и я понял, что мой штурман сразу был убит, потому что он ни одного выстрела из пулемета крупнокалиберного не сделал. Потом оказалось, что он во время еще первой же атаки покинул самолет, выпрыгнул. 

Зенитчики

Березняк Тимофей Федорович

Поскольку я человек музыки, культуры, поэтому я на фронте организовывал бригады вокальные, музыкальные из солдат дивизиона и поднимал дух бойцов частушками. И ездили, в ближайших частях выступали. Я говорил: «Ребята, нам нужно в соседней части выступить. Кто со мной?». — «У меня есть песня». «А у меня стихи есть». — Собрались и пошли. У меня же были еще и музыканты, я играл и их учил.

Артиллеристы

Баскаков Юрий Александрович

Расчеты были очень дружные. И каждый понимал, что если хочешь выжить, надо приложить максимум усилий для того, чтобы выполнить боевую задачу. А  если ты ее не выполнишь, и немцы начнут утюжить наши окопы, то дело плохо! Поэтому в бою никого не приходилось заставлять еще что-то делать помимо своих обязанностей. Люди не смотрели, кто заряжающий, а кто подносчик – они сами бросались помочь.

Самоходчики

Писарев Александр Тимофеевич

В тот день на моей машине разместилось человек шестнадцать. И это была целая рота, вернее то, что от нее осталось на тот момент. Пехота попрыгала с брони и бросилась догонять немцев, а я механику приказал: “Иди к лесу, отрезай немцев от него, чтобы не ушли”. Мы успели со своей стороны перекрыть немцам отход, а с другой стороны наши пехотинцы уже им кричали: “Хенде хох!”

Показать Ещё

Маскировка Кремля

Это мероприятие стало обоснованным и тщательно продуманным. Впервые такое предложение выдвинул в мае 1939 года, генерал-майор Н. К. Спиридонов. Он разработал конкретный план по маскировке и сделал точные эскизы, которые предоставил руководству страны, но их проигнорировали. В итоге до самого последнего момента, а такой настал 22 июня 1941 года, Кремль не был замаскирован.

Генерал-майор Н. К. Спиридонов

Лишь через четыре дня после начала военных действий против Советского Союза, комендант Кремля обратился к Лаврентию Берии с этой просьбой. Но судя по тому, что после этого прошло целых три дня, закрадывается мысль о том, что Сталин и его подчиненные не придали этой затее должного внимания, посчитав ее бессмысленной.

9 июля 1941 года Государственный Комитет обороны разрешил создать команду из архитекторов и художников для маскировки значимых сооружений Москвы. К ним отнесли Кремль, центральный телеграф, водопроводные станции, оборонные заводы, основные мосты и нефтебазы.

Из дерева и фанеры были изготовлены макеты домов, которыми заставили Красную площадь. Здания Кремля имитировали под жилые дома. Золотые купола перекрасили в темный цвет, а кресты сняли. На крышах прилегающих построек серой краской нанесли полосы, с полета самолета, похожие на автомобильные трассы. На мавзолей натянули специальный чехол. Он стал выглядеть, как трехэтажный дом. Все огни и светящиеся красные звезды погасили.

Так как начальный этап маскировки был утвержден довольно поздно, а площадь одного только Кремля – 28 гектаров, то бомбардировок с воздуха избежать не удалось. Через месяц после начала войны в 22 часа 21 июля 220 самолетов противника появились на просторах неба над Москвой. Бой продолжался пять часов. Несколько бомб попали в крышу Кремля, но к счастью, случилось удивительное чудо – обе не взорвались. Кроме этого в окрестностях дворца упало еще немало снарядов, но все они так же не нанесли никакого ущерба. Как будто высшие силы оберегали Кремль.

Знамя Победы

— Сержант Егоров!
— Я, сержант Егоров.
— Младший сержант Кантария.
— Я, младший сержант Кантария.
Бойцов вызвал к себе командир. Советским солдатам доверялось почетное задание. Им вручили боевое знамя. Это знамя нужно было установить на здании рейхстага.
Ушли бойцы. Многие с завистью смотрели им вслед. Каждый сейчас хотел быть на их месте.
У рейхстага идет бой.
Пригнувшись, бегут Егоров и Кантария через площадь. Советские воины внимательно следят за каждым их шагом. Вдруг фашисты открыли бешеный огонь, и знаменосцам приходится лечь за укрытие. Тогда наши бойцы вновь начинают атаку. Егоров и Кантария бегут дальше.
Вот они уже на лестнице. Подбежали к колоннам, подпирающим вход в здание. Кантария подсаживает Егорова, и тот пытается прикрепить знамя у входа в рейхстаг.
«Ох, выше бы!» — вырывается у бойцов. И, как бы услышав товарищей, Егоров и Кантария снимают знамя и бегут дальше. Они врываются в рейхстаг и исчезают за его дверьми.
Бой уже идет на втором этаже. Проходит несколько минут, и в одном из окон, недалеко от центрального входа, вновь появляется Красное знамя. Появилось. Качнулось. И вновь исчезло.
Забеспокоились солдаты. Что с товарищами? Не убиты ли?!
Проходит минута, две, десять. Тревога все больше и больше охватывает солдат. Проходит еще тридцать минут.
И вдруг крик радости вырывается у сотен бойцов. Друзья живы. Знамя цело. Пригнувшись, они бегут на самом верху здания — по крыше. Вот они выпрямились во весь рост, держат знамя в руках и приветственно машут товарищам

Потом вдруг бросаются к застекленному куполу, который поднимается над крышей рейхстага, и осторожно начинают карабкаться еще выше.
На площади и в здании еще шли бои, а на крыше рейхстага, на самом верху, в весеннем небе над побежденным Берлином уже уверенно развевалось Знамя Победы. Два советских воина, русский рабочий Михаил Егоров и грузинский юноша Милитон Кантария, а вместе с ними и тысячи других бойцов разных национальностей сквозь войну принесли его сюда, в самое фашистское логово, и установили на страх врагам, как символ непобедимости советского оружия.
Прошло несколько дней, и фашистские генералы признали себя окончательно побежденными

Гитлеровская Германия была полностью разбита. Великая освободительная война советского народа против фашизма закончилась полной нашей победой.
Был май 1945 года. Гремела весна. Ликовали люди и земля. Москва салютовала героям. И радость огнями взлетала в небо.

История диверсанта

Павел с детства любил ходить на охоту с батей и научился метко стрелять. Знал все виды растений, мог различать и понимать звуки животных. Постоянный физический труд сделали парня сильным и выносливым. Он дружил с девочкой Анной и планировал пожениться, но началась война.

Отца забрали на фронт, где он погиб впервые дни. Анна уехала в город работать медсестрой. Павел хотел тоже воевать, но его не взяли, сказав, что в селе от него будет больше толку. Дело в том, что парню было всего 16 лет! Но, Павел решил самостоятельно уничтожать врага и подался в лес, который был домом родным. Соорудил себе землянку, охотился и собирал грибы и ягоды. Он знал, что скоро придут немцы и нужно хорошо подготовиться. Спустя время появились фашисты и разбили лагерь. Они явно не ожидали, что их уже ждут.

Павел внимательно изучил силы противника и ночью делал вылазки, совершая диверсии. За неделю он уничтожил десяток вражеских солдат, две боевых машины. Немцы усердно искали противника, думая, что действует целый отряд партизанов. Но, сильно ошибались! Землянка Павла находилась за несколько километров от вражеского лагеря. Физическая подготовка парня позволила без проблем за короткое время преодолевать данное расстояние.

Вскоре пришли части Красной армии и добили немцев, а Павла взяли в плен, думая, что он враг. Потом разобрались, и парень был зачислен в специальный диверсионный отряд. Павел героически сражался до середины 1944 года, потом погиб, как герой, прикрывая свою группу.

Вечная память советским солдатам

Истории про ВОВ могут быть страшными, мистическими, интересными, но всех их объединяет стальная воля к победе, героизм русского воина. Не стоит верить псевдоисторикам, которые утверждают, что советские солдаты боялись немцев, бежали с поля боя. Возможно, страх присутствовал, но любовь к Родине была сильнее.

Наши предки совершили невозможное — остановили гитлеровскую армаду, дав жизнь будущему поколению. Ведь Гитлер хотел истребить русскоязычное население. Мы бы сейчас не наслаждались прекрасной жизнью, не любили, не воспитывали детей.

Zampolitovich

Двенадцать тополей

Шли упорные бои на Кубани. Как-то командир одного из полков посетил стрелковое отделение. Двенадцать бойцов в отделении. Застыли в строю солдаты. Стоят в ряд, один к одному.
Представляются командиру:
— Рядовой Григорян.
— Рядовой Григорян.
— Рядовой Григорян.
— Рядовой Григорян.
Что такое, поражается командир полка. Продолжают доклад солдаты:
— Рядовой Григорян.
— Рядовой Григорян.
— Рядовой Григорян.
Не знает, как поступить командир полка, — шутят, что ли, над ним солдаты?
— Отставить, — сказал командир полка.
Семь бойцов представились. Пятеро стоят безымянными. Наклонился к командиру полка командир роты, показал на остальных, сказал тихо:
— Тоже все Григоряны.
Посмотрел теперь командир полка удивленно на командира роты — не шутит ли командир роты?
— Все Григоряны. Все двенадцать, — сказал командир роты.
Действительно, все двенадцать человек в отделении были Григорянами.
— Однофамильцы?
— Нет.
Двенадцать Григорянов, от старшего Барсега Григоряна до младшего Агаси Григоряна, были родственниками, членами одной семьи. Вместе ушли на фронт. Вместе они воевали, вместе защищали родной Кавказ.
Один из боев для отделения Григорянов был особенно тяжелым. Держали солдаты важный рубеж. И вдруг атака фашистских танков. Люди сошлись с металлом. Танки и Григоряны.
Лезли, лезли, разрывали воем округу танки. Без счета огонь бросали. Устояли в бою Григоряны. Удержали рубеж до прихода наших.
Тяжелой ценой достается победа. Не бывает войны без смерти. Не бывает без смерти боя. Шесть Григорянов в том страшном бою с фашистами выбыли из отделения.
Было двенадцать, осталось шесть. Продолжали сражаться отважные воины. Гнали фашистов с Кавказа, с Кубани. Затем освобождали поля Украины. Солдатскую честь и фамильную честь донесли до Берлина.
Не бывает войны без смерти. Не бывает без смерти боя. Трое погибли еще в боях. Жизнь двоим сократили пули

Лишь самый младший Агаси Григорян один невредимым вернулся с полей сражений.
В память об отважной семье, о воинах-героях в их родном городе Ленинакане посажены двенадцать тополей.
Разрослись ныне тополя. Из метровых саженцев гигантами стали

Стоят они в ряд, один к одному, словно бойцы в строю — целое отделение.

Я большой

Шёл 1942 год, советская армия героический сражалась за Сталинград. Часть населения удалось эвакуировать. Много было мальчишек и девчонок, у которых погибли родители. Сирот отправляли в детский дом, но не все юные граждане хотели покидать город. Многие желали оказать посильную помощь бойцам Красной армии. В одном из госпиталей работала медсестра Василиса. Девушка не успела окончить медицинский университет, и была командирована на фронт. Она всегда была печальной, наблюдая за ужасами войны.

Однажды в госпиталь пришёл мальчик Стёпа лет 7. Василиса спросила: «Что ты здесь делаешь? Где твои родители? Здесь опасно!» Ребёнок с суровым лицом просмотрел на медсестру и отметил: «Папа бьёт фрицев, а мама уснула. Я думаю, что когда закончится война, она проснётся. Я пришёл вам помогать, не хочу в детдом». Девушка впервые в жизни улыбнулась и сказала: «Какой серьёзный! Но ты ещё маленький и вряд ли чем сможешь помочь. Давай я тебя накормлю и передам в штаб. Там о тебе позаботятся». Она понимала, что у парня никого не осталось. Отец может не вернуться с фронта, а мать умерла.

Стёпа бросился к Василисе и стал умолять не отдавать его в штаб. «Я взрослый! И ты в этом убедишься!», — сказал парень. Сердце девушки дрогнуло, и оставила парня при госпитале, как своего сына. Прошла неделя, Степан помогал убирать, стирать бинты, носил еду и воду раненым. Однажды парень пропал на несколько суток. Василиса не находила себе места, думая, что он погиб. К счастью, Степан вернулся, но не с пустыми руками.

Он принёс несколько банок немецкой тушёнки и хлеба. Из руки мальчика текла кровь. «Ты где был? Что с рукой? Будешь наказан!», — грозно сказала медсестра, а в душе была счастлива. Стёпа стал ей, как родной. Малыш рассказал, что наткнулся на разбитый немецкий автомобиль, в котором обнаружил тушёнку и хлеб, а ранение получил осколком. В заключение произнёс: «Я же говорил, что большой! А ты не верила».

Василиса и Степан прошли войну. Потом девушка усыновила парня, и они прожили достойную счастливую жизнь.

Рассказ о Великой Отечественной войне фронтовика

1 год назад в этот день началась война, разделившая историю не только нашей страны, а и всего мира на до и после. Рассказывает участник Великой Отечественной войны Марк Павлович Иванихин, председатель Совета ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов Восточного административного округа.

Марк Павлович вспоминает день начала войны:

— День начала войны – это день, когда наша жизнь переломилась пополам. Было хорошее, светлое воскресенье, и вдруг объявили о войне, о первых бомбежках. Все поняли, что придется очень многое выдержать, 280 дивизий пошли на нашу страну. У меня семья военная, отец был подполковником. За ним сразу пришла машина, он взял свой «тревожный» чемодан (это чемодан, в котором всегда наготове было самое необходимое), и мы вместе поехали в училище, я как курсант, а отец как преподаватель.

Сразу все изменилось, всем стало понятно, что эта война будет надолго. Тревожные новости погрузили в другую жизнь, говорили о том, что немцы постоянно продвигаются вперед. Этот день был ясный, солнечный, а под вечер уже началась мобилизация.

Такими остались мои воспоминания, мальчишки 18-ти лет. Отцу было 43 года, он работал старшим преподавателем в первом Московском Артиллерийском училище имени Красина, где учился и я. Это было первое училище, которое выпустило в войну офицеров, воевавших на «Катюшах». Я всю войну воевал на «Катюшах».

— Молодые неопытные ребята шли под пули. Это была верная смерть?

— Мы все-таки многое умели. Еще в школе нам всем нужно было сдать норматив на значок ГТО (готов к труду и обороне). Тренировались почти как в армии: нужно было пробежать, проползти, проплыть, а также учили перевязывать раны, накладывать шины при переломах и так далее. Хоть война и была внезапной, мы немного были готовы защищать свою Родину.

Я воевал на фронте с 6 октября 1941 по апрель 1945 г. Участвовал в сражениях за Сталинград, на Курской Дуге, и от Курской Дуги через Украину и Польшу дошел до Берлина.

Война – это ужасное испытание. Это постоянная смерть, которая рядом с тобой и угрожает тебе. У ног рвутся снаряды, на тебя идут вражеские танки, сверху к тебе прицеливаются стаи немецких самолетов, артиллерия стреляет. Кажется, что земля превращается в маленькое место, где тебе некуда деться.

Я был командиром, у меня находилось 60 человек в подчинении. За всех этих людей надо отвечать. И, несмотря на самолеты и танки, которые ищут твоей смерти, нужно держать и себя в руках, и держать в руках солдат, сержантов и офицеров. Это выполнить сложно.

Не могу забыть концлагерь Майданек. Мы освободили этот лагерь смерти, увидели изможденных людей: кожа и кости. А особенно помнятся детишки с разрезанными руками, у них все время брали кровь. Мы увидели мешки с человеческими скальпами. Увидели камеры пыток и опытов. Что таить, это вызвало ненависть к противнику.

Еще помню, зашли в отвоеванную деревню, увидели церковь, а в ней немцы устроили конюшню. У меня солдаты были из всех городов советского союза, даже из Сибири, у многих погибли отцы на войне. И эти ребята говорили: «Дойдем до Германии, семьи фрицев перебьем, и дома их сожжем». И вот вошли мы в первый немецкий город, бойцы ворвались в дом немецкого летчика, увидели фрау и четверо маленьких детей. Вы думаете, кто-то их тронул? Никто из солдат ничего плохого им не сделал. Русский человек отходчив.

Все немецкие города, которые мы проходили, остались целы, за исключением Берлина, в котором было сильное сопротивление.

У меня четыре ордена. Орден Александра Невского, который получил за Берлин; орден Отечественной войны I-ой степени, два ордена Отечественной войны II степени. Также медаль за боевые заслуги, медаль за победу над Германией, за оборону Москвы, за оборону Сталинграда, за освобождение Варшавы и за взятие Берлина. Это основные медали, а всего их порядка пятидесяти. Все мы, пережившие военные годы, хотим одного — мира. И чтобы ценен был тот народ, который одержал победу.

Фото Юлии Маковейчук

Брестская крепость

Брестская крепость стоит на границе. Атаковали ее фашисты в первый же день войны.
Не смогли фашисты взять Брестскую крепость штурмом. Обошли ее слева, справа. Осталась она у врагов в тылу.
Наступают фашисты. Бои идут под Минском, под Ригой, под Львовом, под Луцком. А там, в тылу у фашистов, не сдается, сражается Брестская крепость.
Трудно героям. Плохо с боеприпасами, плохо с едой, особенно плохо с водой у защитников крепости.
Кругом вода — река Буг, река Муховец, рукава, протоки. Кругом вода, но в крепости нет воды. Под обстрелом вода. Глоток воды здесь дороже жизни.
— Воды!
— Воды!
— Воды! — несется над крепостью.
Нашелся смельчак, помчался к реке. Помчался и сразу рухнул. Сразили враги солдата. Прошло время, еще один отважный вперед рванулся. И он погиб. Третий сменил второго. Не стало в живых и третьего.
От этого места недалеко лежал пулеметчик. Строчил, строчил пулемет, и вдруг оборвалась очередь. Перегрелся в бою пулемет. И пулемету нужна вода.
Посмотрел пулеметчик — испарилась от жаркого боя вода, опустел пулеметный кожух. Глянул туда, где Буг, где протоки. Посмотрел налево, направо.
— Эх, была не была.
Пополз он к воде. Полз по-пластунски, змейкой к земле прижимался. Все ближе к воде он, ближе. Вот рядом совсем у берега. Схватил пулеметчик каску. Зачерпнул, словно ведром, воду. Снова змейкой назад ползет. Все ближе к своим, ближе. Вот рядом совсем. Подхватили его друзья.
— Водицу принес! Герой!
Смотрят солдаты на каску, на воду. От жажды в глазах мутится. Не знают они, что воду для пулемета принес пулеметчик. Ждут, а вдруг угостит их сейчас солдат — по глотку хотя бы.
Посмотрел на бойцов пулеметчик, на иссохшие губы, на жар в глазах.
— Подходи, — произнес пулеметчик.
Шагнули бойцы вперед, да вдруг…
— Братцы, ее бы не нам, а раненым, — раздался чей-то голос.
Остановились бойцы.
— Конечно, раненым!
— Верно, тащи в подвал!
Отрядили солдаты бойца в подвал. Принес он воду в подвал, где лежали раненые.
— Братцы, — сказал, — водица…
Повернулись на голос головы. Побежала по лицам радость

Взял боец кружку, осторожно налил на донышко, смотрит, кому бы дать. Видит, солдат в бинтах весь, в крови солдат.
— Получай, — протянул он солдату кружку.
Потянулся было солдат к воде

Взял уже кружку, да вдруг:
— Нет, не мне, — произнес солдат. — Не мне. Детям тащи, родимый.
— Детям! Детям! — послышались голоса.
Понес боец воду детям. А надо сказать, что в Брестской крепости вместе со взрослыми бойцами находились и женщины и дети — жены и дети военнослужащих.
Спустился солдат в подвал, где были дети.
— А ну, подходи, — обратился боец к ребятам. — Подходи, становись, — и, словно фокусник, из-за спины вынимает каску.
Смотрят ребята — в каске вода.
— Вода!
Бросились дети к воде, к солдату.
Взял боец кружку, осторожно налил на донышко. Смотрит, кому бы дать. Видит, рядом малыш с горошину.
— На, — протянул малышу.
Посмотрел малыш на бойца, на воду.
— Папке, — сказал малыш. — Он там, он стреляет.
— Да пей же, пей, — улыбнулся боец.
— Нет, — покачал головой мальчонка. — Папке. — Так и не выпил глотка воды.
И другие за ним отказались.
Вернулся боец к своим. Рассказал про детей, про раненых. Отдал он каску с водой пулеметчику.
Посмотрел пулеметчик на воду, затем на солдат, на бойцов, на друзей. Взял он каску, залил в металлический кожух воду. Ожил, заработал, застрочил пулемет.
Прикрыл пулеметчик бойцов огнем. Снова нашлись смельчаки. К Бугу, смерти навстречу, поползли. Вернулись с водой герои

Напоили детей и раненых.
Отважно сражались защитники Брестской крепости. Но становилось их все меньше и меньше

Бомбили их с неба. Из пушек стреляли прямой наводкой. Из огнеметов.
Ждут фашисты — вот-вот, и запросят пощады люди. Вот-вот, и появится белый флаг.
Ждали, ждали — не виден флаг. Пощады никто не просит.
Тридцать два дня не умолкали бои за крепость «Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!» — написал на стене штыком один из последних ее защитников.
Это были слова прощанья. Но это была и клятва. Сдержали солдаты клятву. Не сдались они врагу.
Поклонилась за это страна героям. И ты на минуту замри, читатель. И ты низко поклонись героям.