8 книг про тюрьму, которые стоит прочесть

Елена и маньяк из Украины

Это история про вечную ждулю, потому что её мужа не выпустят никогда, и к счастью. Здесь имена не изменены, по крайней мере нами. Девушка из Ярославля узнала однажды о деяниях настоящего чудовища — маньяка-педофила из Украины Сергея Ткача, который убил более 40 детей. Сам он говорит, что убил больше 100 детей в возрасте от 7 до 17 лет. Маньяк был престарелым — на момент знакомства ему было за 60 лет, а Елене — за 20. Девушка увидела его по телевизору и сразу влюбилась, она начала писать письма по всем тюрьмам Украины и наконец нашла его. Завязалась переписка.

Через какое-то время Елена отправилась на свидание. Первое проходило под присмотром охранников, и девушка с маньяком поговорили через пластиковый барьер. На второе их уже оставили в отдельной комнате. Через некоторое время Елена поняла, что беременна. После этого заключённый и ждуля решили пожениться. Счастью девушки не было предела. Её совершенно не смущали злодеяния возлюбленного, она говорила, мол, это не её дети, ей нет до этого никакого дела.

Вскоре Елена родила дочку, которую назвали Елизаветой. Сейчас молодые планируют ещё двоих детей, а Сергей мечтает жить на Дальнем Востоке — там, где заканчивается железная дорога.

«Надзирать и наказывать», Мишель Фуко

О том, что наказание вообще и тюрьма в частности принадлежат к политической технологии тела, я узнал не столько из истории, сколько из настоящего. В последние годы во всем мире произошли тюремные бунты. В их целях, лозунгах, в том, как они развивались, было, несомненно, нечто парадоксальное. Бунты против всего состояния физического убожества, сохраняющегося более столетия: против холода, духоты и скученности, против обветшалых помещений, голода и избиений. Но также бунты против образцовых тюрем, против транквилизаторов, изоляции, медицинского обслуживания, воспитания. Были ли это бунты, преследующие чисто материальные цели? Или противоречивые бунты: против обветшалости и упадка, но и против удобств, против надзирателей, но и против психиатров?

Обложка книги Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать» / Совместная издательская программа Ad Marginem с музеем «Гараж»

Считается, что тюрьма стала общим местом в Государстве благодаря тому, что она очевидно более гуманна, чем смертная казнь или пытки. Однако, по мнению Мишеля Фуко, повсеместная победа тюрьмы связана в первую очередь с тем, что изменился сам механизм осуществления власти над человеком. Новая Власть претендует на полный контроль всей деятельности подданных, а значит — хочет добиться всеобъемлющей власти над телом человека. Власть проповедует дисциплинарность и требует полного соответствия этой дисциплинарности — в тюрьме, армии, школе, больнице или на заводе с оптимизированным производством. Сложно отрицать, что при работе над «Надзирать и наказывать» Фуко использовал свой опыт «Группы информации по тюрьмам» (ГИТ) — инициативы, у истоков которой он стоял. Задачей ГИТ было донести голос французских заключенных до общества, рассказать о проблемах содержащихся в тюрьмах. «Мы хотим знать, что представляют собой тюрьмы: кого и как отправляют туда, за что, что там происходит…», — писал Фуко в манифесте группы.

Общак

Про общак постоянно выдумают всякие байки. Особенно слухи разлетаются на воле. Одни говорят, что тут нужно сдавать от $300, другие, что от $1000 и выше. Хочу развеять эти слухи. В централе (СИЗО №1) у женщин нет общака. Может я и разочарую наивных людей, но повторюсь – общака здесь нет и не было.

В СИЗО есть старшая по камере, а вот на зоне — старшая отряда. Как правило, ими являются женщины-лидеры, имеющие и заслужившие авторитет. В основном, они живут обособленно, имеют вес в криминальном мире, «греют» как мужскую зону, так и женскую (снабжают деньгами. — vb.kg).

Иностранцы сидят в отдельных хатах. За убийство, изнасилование и тяжкие преступления здесь особый спрос. Тут каждый знает, кто и за что сидит.

Все в шоколаде

Правила пребывания в СИЗО простые. И ценности здесь отличаются от тех, что на воле. В цене сигареты. Их можно обменять на продукты. Сама я не курю, да и не курила никогда. В принципе тут курят не все и крепкий чай, как в фильмах, пьют тоже не все. Возможно потому, что женщины — контингент особый.

Женщине важно иметь гигиенические принадлежности: мыло, пасту, прокладки, нижнее белье и так далее. Здесь эти вещи есть не у всех

Ну и у женщин свои причуды. Например, за конфеты или шоколад можно отдать все что угодно.

В камерах размером где-то 5 на 6 метров можно делать все – готовить еду, мыться, стричься и так далее. Кстати, то, что в закрытых учреждениях запрещены колото-режущие предметы – это все байда. У меня было все – даже маникюрные ножницы и лаки для ногтей. Правда, все это нужно вовремя скрывать и желательно, чтобы об этом не знал никто из конвоиров. Кстати, не все они честны перед законом. Не секрет, что некоторые осужденные за определенную плату могут принести тебе все что угодно с воли. Например, разные вкусности, которых нет в СИЗО. Размер оплаты самый разный. Конвоиры на это закрывают глаза. С другой стороны — их можно понять, зарплата маленькая, а контингент не из самых лучших.

Еду тут готовят вполне съестную, но ее мало кто ест – в основном лохушки. Здесь такой закон – если ты себя не поставишь, сама будешь есть баланду, а все остальные то, что тебе передают родные с воли. Если ты оказываешься лохом, тебя будут постоянно грузить (требовать, — vb.kg) на деньги. Была с нами одна такая. Ей каждый день передавали большие сумки с продуктами не на одного человека, а на шесть, и все мы питались с ее дачек.

Суд

Суд состоялся через пару месяцев. Адвокат назначен был за неделю до суда. Мы поговорили, все вроде было нормально, он заверил что будет условное наказание и… исчез. Ровно за 20 минут до суда я узнал, что у меня другой адвокат, так как первый ушел в отпуск. Она вихрем влетела в коридор, чуть не опоздав на слушание моего дела. Тут же, при мне, по диагонали прочла обвинительное заключение и все…

И вот подошла моя очередь. Из присутствующих в зале – моя жена. Судья — пожилая женщина, да двое «народных заседателей». Зачитали обвинение, потом допросили одного из парней, задерживавших меня и свидетеля. Им была женщина, тоже являющаяся опером из той же бригады. Я почти ничего не помню из того, что происходило на суде, но один момент из диалога судьи с этой женщиной помню практически дословно:

— Вот вы постоянно занимаетесь отловом карманников в транспорте. Какое впечатление у вас сложилось об этом человеке? Как о новичке, неумелом и неловком или нет?

— Что Вы, я уже не первый год занимаюсь этой работой, но таких профессионально работающих в транспорте карманников очень мало видела!

А потом говорила адвокат. Она предоставила около двадцати почетных грамот, полученных мной за время работы в пароходстве и характеристику. Что-то говорила. А потом мы вышли и минут двадцать ждали решения.

Решение было – три года общего режима с отсрочкой исполнения приговора. Это означало, что в течение этого времени я буду обязан каждые три месяца приносить характеристики с места работы и если за этот период я не совершу ничего, то судимости на мне не останется. Если же случится что – сидеть срок с нуля и полностью.

Учитывая ситуацию, я перешел из зама начальника на должность лоцмана-оператора и стал спокойно работать за пультом, в смене.

Характеристики я сдавал в наш городской УВД, в отдел, которым руководила прекрасная женщина, майор, с которой мы вместе работали в Инспекции по делам несовершеннолетних. Мне было ужасно стыдно идти к ней в первый раз, на регистрацию. Она очень радушно встретила меня и усадив, стала читать документы.
А потом она сказала, что я далеко не первый, попавший в такие жернова и все будет нормально!

Так оно и было. Я приносил характеристики и мы с ней прекрасно общались.
Жизнь пошла размеренная и спокойная – я работал, с удовольствием отдаваясь работе и с не меньшим удовольствием шел со смены домой.

В тот период мы много гуляли по лесу, собирали и сушили папоротник-орляк, мариновали и солили грибы. Всего этого было очень много в округе, совсем рядом с домом. Опят мы корзинами собирали в лесу, в 200 метрах от дома! Папоротник тоже, в 20 минутах спокойного хода. Надо сказать, что сами мы и папоротник и грибы почти не ели и практически все раздавали друзьям!

Именно тогда я и начал развивать свое пристрастие к рыбалке!

Крипи-кича в 10-ке[править]

Слушайте вторую кулстори, аноны.

Её мне рассказывали арестанты с ИК-10, г. Новополоцк (Витебская область). Собственно, этой ИК больше нет — расформирована и превращена в ЛТП.

Так вот заехал туда как-то бродяга, погоянло — Ватикан. Подробностей не знаю, но были у него какие-то серъезные петушиные рамсы. Хотели его в чём-то обвинить, но на кружку ещё отсадить не успели. Как истинный бродяга сразу с карантина он поехал в кичу. Или в ПКТ — не помню уже точно. Под крышу, в общем. И там, не долго думая, вздёрнулся — чтобы уйти из этого мира бродягой. Вот так вот.

И вот интересно — все пацаны с 10-ки, которых я видел на крытой, один за одним рассказывали, что в киче после этого стало твориться что-то странное. Постоянно самопроизвольно включались краны — как на долбане, так и на умывальнике. Падали предметы. Слышались странные стуки. В камере, где повесился Ватикан, вообще никто сидеть не хотел.
А местный поп приходил — кадилом махал. Ничего не помогало.

Лучшее лекарство — анальгин

Про медицинское обслуживание речи тут нет. От всех болезней дают анальгин. Однажды у моей сокамерницы начались судороги, у нее не было никаких таблеток. Минут пять мы стучали по железной двери нашей хаты, чтобы позвать конвоира. Он пришел, открыл дверь, посмотрел и сказал: «Да она придуряется, таких, как она, я видал не один раз», — и ушел. Судороги не прекращались, мы опять начали ломиться в дверь. Только после того как конвоир увидел, что судороги не прекращаются, вызвал врача. Та пришла, побила немного ее по щекам, плеснула водой, перевернула девчонку на бок. Когда больная успокоилась, доктор дала таблетку и ушла. На наши расспросы ответила: «До свадьбы доживет».

На прогулку, а точнее, дышать свежим воздухом в помещении с решеткой вместо потолка, нас выводили примерно два-три раза в неделю, хотя по закону положено каждый день. Одновременно на «гулку» выходят несколько человек. Сверху, по клетке, ходят вооруженные сотрудники СИЗО. Прогулка длится примерно час. Там подследственные или осужденные разговаривают между собой, знакомятся с новичками.

Методы

Когда в подобную камеру попадает человек, от которого требуются определенные признания, его встречают с порога особенно недружелюбно, сразу обозначая ряд претензий. Запрещают курить, сидеть и далее по списку. Атмосфера нагнетается, заключенному становится не по себе.

Возможны угрозы, что запечатлеют на камеру телефона непотребные снимки с этим человеком и разошлют их по камерам, что понизит его статус в тюремной иерархии. Что распустят слухи о причастности его к предательству, к педофилии, что равносильно подписанию себе смертного приговора.
Далее в ход может идти уже давление физического характера, насилие и пытки. Как вариант, для ускорения процесса соглашательства используют “полторашки”. Полуторалитровые пластиковые бутылки наполняют водой и ими бьют человека. Следов побоев на теле после такого приема не остается, но пара ударов по голове еще надолго оставляет в ней неприятный гул.

По мере продолжения подобных манипуляций смотрят, не пора ли перейти к делу и предложить ряд условий, чтобы весь этот ужас прекратился и человек вышел из “карательной” камеры живой-здоровый и с не подорванной репутацией. Если заключенный, упорствует, то процедура может затянуться.

Возможен и другой вариант развития событий, когда заключенному достаточно просто внушить ряд нужных действий, и он “ломается” быстро и безболезненно. Ему обещают вероятное УДО, которое на деле маловероятно, но человек, будучи испуганным, охотно в это верит и уже готов исполнить требуемое от него.

При всем этом, администрация СИЗО или колонии, с чьей подачи существуют пресс-хаты, как правило, не несут никакой ответственности. Ситуации с осложнениями в виде гибели осужденного или серьезной травмированностью объясняются неизбежными конфликтами между зэками. Жизнь человека, пусть оступившегося, но отбывающего, тем не менее, свое наказание, как и прежде, ничего не стоит.

«Колымские рассказы», Варлам Шаламов

От голода наша зависть была тупа и бессильна, как каждое из наших чувств. У нас не было силы на чувства, на то, чтобы искать работу полегче, чтобы ходить, спрашивать, просить… Мы завидовали только знакомым, тем, вместе с которыми мы явились в этот мир, тем, кому удалось попасть на работу в контору, в больницу, в конюшню — там не было многочасового тяжелого физического труда, прославленного на фронтонах всех ворот как дело доблести и геройства. Словом, мы завидовали только Шестакову. Только что-либо внешнее могло вывести нас из безразличия, отвести от медленно приближающейся смерти. Внешняя, а не внутренняя сила. Внутри все было выжжено, опустошено, нам было все равно, и дальше завтрашнего дня мы не строили планов.

Обложка книги Варлама Шаламова «Колымские рассказы» / Издательство New York Review Books

«Колымские рассказы» — наверное, самая страшная и честная книга про ГУЛАГ. Шаламов отсидел на Колыме 16 лет, а в общей сложности в советских лагерях он находился 19 лет, с недолгим перерывом. Главными уроками, о которых он и писал свои рассказы, были холод, голод и обесчеловечивание зеков. Спустившись в этот круг безысходности, по мнению Шаламова, невозможно вынести что-то полезное или светлое для себя, остаться нетронутым, устоять перед испытаниями. Ничего хорошего в лагере нет и быть не может, Колыма растирает в порошок и труху людей, их убеждения и мысли, заменяет их физиологическими потребностями и отупением. Побывав в сердце ГУЛАГа, Шаламов при этом всю последующую жизнь упрямо избегал роли диссидента, антисоветчика. И много спорил с Солженицыным, называя его «орудием холодной войны».

Михаил

Этот человек был противоположностью Сергею. Был он грабителем и домушником. Он также уже сидел, причем начал «на малолетке», то есть в колонии для несовершеннолетних и продолжил отсиживать свой срок во взрослой зоне. Срок был большой — 8 лет за грабеж и причиненные телесные повреждения. Три года он был на свободе и судя по его рассказам, провел их очень «плодотворно».

Главная его цель была – «рыжевье», то есть золото

Добывал он его всеми доступными способами – грабежами на улице, в лифте и при этом он совершенно спокойно рассказывал как обрывал серьги, не обращая на внимание что при этом зачастую разрывается и мочка уха. Не задумываясь применял силу

Основное же его занятие было – квартиры.

Попался он на очередном ограблении квартиры. Вскрыл дверь, нашел деньги и золотые украшения и уже на выходе из квартиры столкнулся с хозяином – пожилым человеком.
Не задумываясь схватил стоящий в прихожей табурет и ударил старика по голове.
Старик упал. В этот момент сверху спускался мужчина, который увидел все это. С ним Михаил не справился, был скручен и вызванным по телефону нарядом доставлен в отделение неподалеку.

Основные сокрушения его были о том, что с ним не было ствола. Дома у него лежал обрез, но он его редко брал на дело. А еще он очень сильно переживал от неизвестности – жив ли старик? Когда его увозили, скорая только приехала и чем все кончилось, он не знал. В то время кара за убийство при ограблении была бы скорее всего одна… Никаких угрызений совести или вообще, чувств в отношении старика не было и следа.

Сравнивать его с Сергеем просто невозможно. Ни единого следа сильного ума или развитости. Речь, в отличие от стройной и логично построенной речи Сергея, отличалась скудным набором слов вперемешку с матом и жаргоном.

История от первого лица

За все время своей отсидки, мне встречались убийцы, насильники и прочие отморозки.

Были отмороженные до такой степени, что могли запросто прикончить человека в лагере, зная, что его ждет новый суд, одним словом «раскрутка» с большим довеском. Таких случаев, когда убийства совершались в колонии, мне пришлось увидеть несколько, о которых я рассказывал на своем сайте Уркаган, теперь выложу здесь на этом канале. Подпишитесь, тогда вы ничего не пропустите!

Как только меня этапировали из тюрьмы в колонию, я увидел поразившую меня до глубины души картину. Я вышел из своего отряда и начал спускаться по железным ступеням, когда в ворота локального участка нашего барака заходила огромная куча народу, люди все прибывали и прибывали. Толпа состояла из заключенных, не было представителей администрации, зэки вели впереди себя избитого заключенного с табличкой на груди. На деревянной табличке было всего два слова: «Я крыса». «Крыса» шел, а точнее еле передвигал ноги, и все его лицо было изуродовано. По его виду, мне стало понятно, что наш отряд не первый, куда крысу ведут на бойню. Роба заключенного была в свежей крови, но самое ужасное в этой картине было его лицо: кровавое месиво, а с рассеченной брови на глаз сполз кусок кожи.

На особом положении

В централе есть камеры с комфортными условиями проживания – нормальные кровати с хорошими матрацами, холодильником и телевизором

В них не грузят, передачки доходят вовремя, а еще, что немаловажно, имеется доступ к телефонной связи. Это, конечно, не законно, но достаточное количество людей за энную сумму проносит мобильники, а с воли им закидывают единицы те же адвокаты, родственники и знакомые

В такую хату сложно попасть, но мне удалось именно там просидеть весь срок.

Это сладкое слово — свобода

Этапирование в женскую колонию по расписанию — по четвергам. В один автозак помещают от трех-четырех до 10-15 человек. На суд нас возят под конвоем. В основном это молодые ребята, которые порой ставят для себя и для нас музыку во время перевозки. И каждый раз, когда едешь на суд, теплится надежда на справедливость нашей Фемиды. Но, возвращаясь в свою хату, понимаешь, как жестоко устроен этот мир и что надеяться на чудо — бесполезно. Выходя из автозака, видя сияющее солнце или падающий снег, слепящий глаза, за эти несколько секунд, что ты поднимаешься по ступени в здание суда, тебе хочется набрать в свои легкие побольше воздуха, потому что в хате его как никогда и не хватает: камеры закрыты, окна не открываются.

Вообще, попавший в СИЗО редко выходит на свободу. В большинстве случаев людей отправляют отбывать срок. В случае с женщинами — это колония в селе Степное. Многие хотят туда попасть не потому, что они мечтают отбыть срок, а потому, что там больше свободы и оттуда легче освободиться — уйти на условно-досрочное освобождение или подать кассационную жалобу в вышестоящую инстанцию. Этапированные туда порой не верят своим глазам — чистое небо, прогулки неограниченны, да и работу можно найти. На накопленные на карточке деньги можно попросить сотрудников колонии приобрести то, что тебе необходимо. А можно ничего не тратить, и тогда, когда выйдешь на волю, у тебя будут деньги. Этим и отличается СИЗО от колонии.

Так закончила свой рассказа Наталья.

Наша героиня не сильно жалеет о том, что столько времени провела в закрытом учреждении. Однако, по ее словам, если бы жизнь можно было повернуть назад, она изменила только одну ее часть. Ту, которая никогда не привела бы ее в СИЗО.

«ВБ» продолжит опубликовывать истории женщин, побывавших в местах не столь отдаленных. В следующей публикации мы расскажем о жизни в единственной женской колонии и о судьбе женщины, которая провела там долгих четыре года.

«Три с половиной», Олег Навальный

И вот настал день долгожданного выхода в свет. Наконец-то можно было посмотреть на зону, в которой мне предстояло провести больше трех лет. Но сначала — еще один терминологический экскурс. Мне очень много раз пришлось объяснять собеседникам по переписке, есть ли какая-то разница между зоной, лагерем, тюрьмой, колонией и т. д. Не то чтобы этот ликбез обязателен для понимания книги, но все же, думаю, общее представление будет не лишним. По крайней мере, есть знания куда бесполезней (например, откуда у Валерия Леонтьева столько рыбацких сетей для сценических постановок).

Обложка книги Олега Навального «Три с половиной» / Издательство Individuum

Брат Алексея Навального написал книгу про то, как и почему он оказался в зоне, как там ему жилось, что делал осужденный Чубакка и чем отличается «порядочный» образ жизни от «непорядочного». В общем и целом эта книга про то, как себя может развлечь современный неглупый москвич в провинциальном лагере, при условии, что зона более-менее нормальная — то есть там нет всеобъемлющего беспредела. Навальный рассказывает, что тюрьма может быть смешной, веселой, забавной. Особую ценность представляют подробные памятки, посвященные быту в СИЗО и колонии — как правильно оформлять «малявы», «настраивать дорогу», делать шахматы из хлеба и стоит ли мыться в бане голым.

ТЕЛЕМАСТЕР

— Петрович, починишь телевизор? – спрашивал у заключённого некий офицер из персонала тюрьмы.
— Отчего ж не починить, приносите, — отвечал заключённый.
— Спасибо тебе, Петрович, за ремонт, — звучало в зоне через несколько дней. – Дай Бог тебе на волю поскорей выйти, — такие слова чаще всего и служат платой за какую-то работу заключённого.
И бывает, что умельцам даже отдельную камеру выделяют под мастерскую…
Но слаб, слаб духом человек…. И стали служащие замечать блестящие глазки Петровича, и ни с чем несравнимый запашок перегара от него чуяли. А обыск в его отдельных апартаментах ничего не давал. Сам он из камеры никуда не выходил, выполняя очередной срочный заказ. А вечером был, мягко говоря, навеселе.
— Петрович, лучше сам прекрати, — увещевали его тюремщики, но тот только ухмылялся в ответ.
Если человек в тюрьме делает что-то запрещённое, и никто не может его поймать, то такие люди становятся очень уважаемыми в зоне. Всем заключённым хочется поиздеваться над охраной. Это один из видов развлечения в тюрьме.
Но опять же, сколь верёвочка не вейся…. В один прекрасный день в камеру к телемастеру Петровичу вошли с очередной проверкой. А у того, как всегда, всё в порядке, и нет ни претензий, ни замечаний. И тут… оно и случилось! Лишь только собралась, было, комиссия камеру покинуть, как раздался …выстрел!!!
Это был характерный звук: «Ба-бах!», который несомненно узнали и поняли все присутствующие, потому что сразу характерно запахло сивухой. Оказалось, что бражку заводил Петрович в одном из …кинескопов, десяток которых имелись у него в камере.
— И где ты только дрожжи берёшь, Петрович, — усмехаясь, спросил начальник тюрьмы.
— Сами заводятся, — отвечал Петрович. – Ну…, гражданин начальник, раз уж нашли, дайте хоть кружечку отведать напоследок.
— Нет, Петрович. Ты же сам знаешь, что не положено, — отвечали ему.
— Знать-то знаю, — усмехался тот в ответ. – Но думаю, что я ещё чего-нибудь придумаю.
— Где дрожжи-то берёшь, расскажешь?
— Нет, не моя это тайна.

А тайна эта — стара, как мир. Любой выпивоха, в любой русской деревне знает, что сырые дрожжи можно сделать из обычного хлеба. Надо лишь слегка смочить хлебный мякиш, сунуть его в кастрюльку, которую поставить в тёплое место. Через недельку – дрожжи готовы.
Голь на выдумки хитра, – гласит поговорка. Но русская голь – вдесятеро хитрее…

УМОВ ПАЛАТА…

Старые заключённые даже не злятся, когда начальники найдут некие тайные дела их рук. Пожилых зеков не раздражает, что какая-то их тайна стала известна начальству. Они говорят, что найдут другой выход.
Было однажды раскрыто такое дело. Спирт «Рояль» доставлялся в тюрьму внутри …тела заключённого, который шёл сам, на своих двоих. И до сих пор никто не знает, как долго это продолжалось. Дело было так…
— Хмырь, — говорил один зек другому. – У меня день рождения скоро. Вмазать бы чего…, — щёлкнул он себе по кадыку.
— Не боись, братан. Добудем. Сегодня уже курьер доставит продукт. Я тут давно один канал настроить пытаюсь. Если получится, озолотиться можно.
— Как!? Какой канал? Расскажи!
— Ты поперёк батьки в пекло-то не лезь, — оборвал его собеседник. – Курьер с грузом сегодня путь испробовать должен.
Лиц, кто хорошо зарекомендовал себя, не допуская нарушений, а так же тех, кому недолго уже оставалось сидеть, отпускают иногда без конвоя, чтобы сделать какую-то работу недалеко за пределами зоны. Они и могли пронести в зону спирт. Дело, конечно, связано с определённым риском, но кто не рискует, тот не пьёт шампанское.
— Ну что, Шайтан, принёс? – спрашивал Хмырь собеседника вечером на перекуре.
— Принёс, — звучало в ответ. – Слить бы надо.
— Сейчас в камеру войдём, и…, — ответил Шайтан.
В камере они быстро, поставив на стрёму человека, выставили на пол чисто вымытое и заранее приготовленное ведро. Потом двое зеков подняли Шайтана за ноги и повесили его над ведром вниз головой. Вся камера следила за процедурой, боясь нарушить процесс каким-то неосторожным звуком. А изо рта Шайтана вдруг полилось что-то белое и прозрачное, распространяя по камере острый запах спиртного.
— Вот это да! – пронёсся по койкам восхищённый шёпот. – Как же он сам-то? Ведь не пьяный совсем…, – раздавалось удивление.
А главные лица данного спектакля молча отошли в уголок, вытащили что-то изо рта курьера и спрятали в карман. Принесённый продукт они предварительно слили аккуратно в новые полиэтиленовые пакеты и спрятали их по тумбочкам.
— Ну, вот теперь и день рождения твой отметим, — осклабился Хмырь.
— Н-н-да, кореш, век не забуду. Когда?
— После отбоя, понятно.
И вечером, когда все уже улеглись, несколько человек устроили в углу камеры праздник. А наутро от них так несло перегаром, что это было замечено практически всем руководством. Обыск в камере ничего не дал, как и личный досмотр провинившихся.
— Установите контроль за пропуском расконвоированных лиц. Это наверняка кто-то из них пошустрил, — такое было дано указание всему персоналу зоны.
Но ни на следующий день, ни впоследствии канал доставки спиртного в зону так и не удалось выявить. И в последствии частенько обнаруживали пьяных, но где и как они добывали выпивку — не удавалось установить.
И тут проявился случай, подтверждая русскую поговорку: сколь верёвочке не вейся….
— Эй, братела, садись, подвезу, — прозвучал голос водителя- заключённого, ехавшего в зону под конец рабочего дня.
И Шайтан не пошёл пешком, как он делал это всегда, а сел в кабину. Ехали весело, болтали, трепали обычные лагерные новости…. И тут машину тряхнуло на ухабе…. И толчок-то был обычный, ничего страшного не предвещающий, но…. Водитель увидел, как у Шайтана расширились зрачки, позеленело лицо….
— Эй! Что с тобой?! – заорал водитель.
Но Шайтану было уже далеко всё равно. Он уже переходил в страну вечной охоты. В последний момент он догадался, ЧТО произошло, но дурман действовал так быстро, что даже рассказать собеседнику Шайтан ничего не успел.
Впоследствии комиссией было установлено….
Курьер проглатывал в свой желудок обычный надувной шарик или нечто подобное. Горловина шарика заранее ниткой крепилась к любому нижнему зубу. Далее через трубочку, в находящийся уже в желудке шарик, заливался 96- градусный продукт. Человек проходил в зону через КПП, пронося у сердца два литра чистого спирта, что соответствовало примерно пятнадцати пол-литровым бутылкам водки. Один такой почтальон, доставив посылку адресату, на сутки устраивал в многолюдной камере праздник.
—
Такой вот выход нашли заключённые. Очень многое значит выпивка в зоне. И нет числа случаям изобретательности, которую показывают люди, сидящие в тюрьме.
Например, один умелец мог вручную делать зажигалки в виде пистолета Макарова.

Все в администрации это знали, и в конце концов, перестали обращать внимания на его стволы. Умелец немедленно этим воспользовался. Его кустарный мини заводик тут же выпустил настоящий пистолет. И только патроны к нему генеральный директор раздобыть не успел. По пьяному делу сам разболтал о пистолете корешу, и….
Многое значит – выпивка в зоне. Был и такой случай….

«Блатной пряник»

Этот случай был в «веселом заведении» города Томска, а точнее — в СИЗО-1. В нашу «хату» заехал «пряник» (впервые арестованный) молодой, а камера наша относилась к категории БС (бывшие сотрудники различных спецслужб). И поэтому охрана немного благосклоннее относилась к нам, чем к другим арестантам, так как от сумы и тюрьмы не зарекайся.
Малявы и «кони»
Сидим в камере, познакомились с молодым — кто он, откуда и за что попался. Дело к обеду, присели за трал (стол в камере) и между приемом пищи ведем беседу с сокамерниками.
— Санек, ты маляву своему подельнику отправил, чтобы знал, как себя на суде вести?
— спросил я сокамерника, который готовился к суду.
— Да, вчера «конем загнал» ему на корпус,
— отвечает тот.
Молодой Витек услышал наш разговор, точнее, услышал звон, но не знает, про что он. И спрашивает нас, конь педальный:
— Слышь, братва. А у меня тоже подельники в разных корпусах сидят. Как им можно малявы загнать, чтобы они знали, какие надо давать показания на следствии?

— Да очень просто! Подробно все пишешь, что надо. Затем все сворачиваешь в трубочку, пишешь номер «хаты», корпус и кому послание. Затем запаяешь в прозрачный целлофан, а утром придет старшина корпуса за почтой, вон видишь, на двери коробочка висит? Это наш почтовый ящик такой, в него кладут письма и жалобы. И когда он спросит, есть ли почта, ты как дежурный по камере, отдашь ему все бумаги из ящика, а потом попросишь старшину словами: «Слышь, старшой, вот еще малявы, если не в падлу, сгоняй на корпуса и передай их. А мы тебе потом чифир подгоним». Вот и все! Он и передаст их, — пошутил Санек, он еще тот приколист в камере был.
Утром мы проснулись от дикого мата, такого отборного, что даже желтые, прокуренные тюремные стены и то покраснели. А соседние камеры полегли со смеху.

— Ты, сявка, у меня будешь сопли и слюни озером Байкалом пускать весь свой срок! Руки с ногами вырву и местами поменяю и в таком виде танцевать заставлю! Вы что там хари свои протокольные лыбите, как на параше?! Это кто такой у вас самый умный, что «пряника» научил старшину малявы вместо «коня» по корпусам разносить? В следующий раз отнесу, только в оперчасть к «куму» ваши малявы. Вся ваша веселая «хата» пойдет туда, где 99 зеков плачут, а один только смеется, и тот начальник оперчасти, — все никак не мог успокоиться старшина корпуса.

Это были самые русские и человечные слова, которые я вам передал из его получасового диалога с нами. Он еще при товарище Сталине, наверное, получил нагрудный знак «Отличный вертухай НКВД».
Молодой Витек сидел в углу на самой дальней шконке с испуганным бледным выражением лица и ничего не понимал.
— Все, Витек! Снимай трусы, иди в кусты сдавать зачеты по фене! Ты что, придурок малолетний, старшину напугал так? — спросил Санек.
— Так вы вчера же меня сами научили. Я всю ночь дежурил по камере. А рано утром принесли хлеб и он спросил: «Почта есть?» Я ответил: «Есть!» — и отдал письма, а как его зовут, забыл. Ну и вспомнил, что вы вчера говорили, что малявы «конем» перегоняли на другие корпуса. И говорю ему: «Слышь, ты, конь, перегони мои малявы по
корпусам подельникам, если не в падлу, а? А я тебя потом чифирком подогрею!». Вот тут-то он почему-то начал как кабан недорезанный орать криком. Старшина вы его назвали? А что? Я что-то не так сказал? Ничего плохого не случилось?!» — искренне удивился он под общий гогот камеры и всего корпуса, который слушал наш диалог через закрытые двери камер.

-Да почти ничего страшного, был ты «пряник»,а теперь станешь «сухарь», посадит тебя старшина в одиночку до конца следствия, чтобы ты сильно не веселился, — ответил грустно Санек, боясь, чтобы старшина не узнал, кто провел инструктаж с молодым
арестантом в камере.