Книги о войне для детей: блокада ленинграда
Содержание:
- Лидия Гинзбург «Проходящие характеры. Проза военных лет. Записки блокадного человека»
- Таня Вассоевич, 13 лет
- Дневники блокадных детей
- «Сохрани мою печальную историю… Блокадный дневник Лены Мухиной»
- Значок «светлячок»
- Рекомендательный список литературы о блокаде и Ленинградской битве.
- Участковый спросил: «Вы сможете жить в одной комнате с мертвецом?»
- Таня Савичева, 11 лет
- Блокада Ленинграда. Народная книга памяти
- Хлебные карточки
- Коптилка
- Рассказы о блокадном Ленинграде
- «Блокадная книга»
Лидия Гинзбург «Проходящие характеры. Проза военных лет. Записки блокадного человека»
Об их издании в СССР нечего было и думать. Лидия Гинзбург это понимала хорошо: недаром в ее прозе так часто мелькает мысль, а не загнивают ли тексты без читателя. Над записками Гинзбург работала почти полвека, начиная с 1942 года; при публикации поставила тройную дату «1942 — 1962 — 1983». То, что человек подобного интеллекта и литературного дара пережил блокаду и рассказал о ней, своего рода культурная удача: на такой бесстрашный уровень осмысления экзистенциальный опыт блокады был поднят впервые и один-единственный раз. День дистрофика (начинается микроглавой «Пробуждение», кончается «отходом ко сну»), разговоры в столовых и на улицах, — с наибольшей полнотой блокадная проза Гинзбург издана совсем недавно, в 2011 году.
Цитата:
«
В отчужденном теле совершается ряд гнусных процессов — перерождения, усыхания, распухания, непохожих на старую добрую болезнь, потому что совершающихся как бы над мертвой материей. Иные из них даже незаметны для пораженного ими человека. «А ведь он уже пухнет», — говорят про него, но он еще не знает об этом. Люди долго не знали, пухнут ли они или поправляются. Вдруг человек начинает понимать, что у него опухают десны. Он с ужасом трогает их языком, ощупывает пальцем. Особенно ночью он подолгу не может от них оторваться. Лежит и сосредоточенно чувствует что-то одеревенелое и осклизлое, особенно страшное своей безболезненностью: слой неживой материи у себя во рту.
Месяцами люди — большая часть жителей города — спали не раздеваясь. Они потеряли из виду свое тело. Оно ушло в глубину, замурованное одеждой, и там, в глубине, изменялось, перерождалось. Человек знал, что оно становится страшным».
Издательство
«Новое издательство», 2011
Таня Вассоевич, 13 лет
Таня Вассоевич, как и Юра Рябинкин, начала вести записи в день нападения Германии на Советский Союз. Семья школьницы жила на 6-й линии Васильевского острова, в доме №39. Когда началась война, отец Тани, Николай Брониславович, был далеко от дома – он отправился в геологическую экспедицию. Таня осталась в Ленинграде с мамой, Ксенией Платоновной, и 15-летним братом Володей.
Вот некоторые строки из ее дневника:
«22 июня 1941 года. В 12 часов дня объявили, что началась война. По радио выступал т. Молотов с речью. Мама плакала. Я улыбалась. (…)
23.VII. К нам пришла управдом и сказала: «Срочно собирайтесь, через час вы поедете на трудработы в Красное село». Я и Вова собрались и вышли к воротам. (…) Я только развязала рюкзак и вынула бутылку кефира, как что-то тихо загудело и люди закричали, что тревога. Я стала собирать вещи не очень-то спеша, как делала это в Ленинграде во время тревоги. И вдруг над головой зажужжали немецкие самолёты и где-то рядом забабахало. Это были первые залпы в моей жизни, и я очень испугалась. (…) До сих пор не знаю, были ли это бомбы или зенитки, но что-то так громко бабахало, и казалось, еще ближе, ближе и вот разорвётся над нами. Но вот стало утихать, и потом совсем стало тихо. Мы поднялись из канавы бледные, все в пыли. (…) Опять залпы. Мы бежали к парку, а военные, стоявшие на карауле по дороге, указывали нам путь, смеялись и говорили: «Ничего, привыкнете!» (…)
Первым умер брат Володя: его не стало в январе 1942 года. Несмотря на то, что Тане было всего 13 лет, она сама занималась организацией похорон – маме уже не позволяло здоровье. Спустя месяц не стало и Ксении Платоновны.
Тане не сразу удалось устроить вторые похороны, и тело матери еще девять дней лежало в квартире. В конце концов, благодаря сердобольному сторожу Худякову Тане удалось похоронить мать на Смоленском кладбище. В своем дневнике девочка нарисовала карту кладбища и схему расположения могил: она надеялась, что, если сможет выжить, обязательно найдет маму с братом и установит на могилах памятники. При этом описывая все, что было связано с датами смерти и захоронения близких, Таня использовала особый шифр, который придумала сама. Она знала, что похоронила родных полулегально, так как Смоленское кладбище было закрытым. Кроме того, вся пережитая боль, связанная с утратой и похоронами, была для нее слишком личной и сокровенной.
Фото: ТАСС / Христофоров Валерий
«(…) Страницы склеены, чтоб никто не видел самого сокровенного. На похоронах были тетя Люся, Гросс-мама, я и Толя Таквелин – Вовин лучший друг и одноклассник. Толя плакал – это растрогало меня больше всего. (…) Вова и мама похоронены в настоящих гробах, которые я покупала на Среднем проспекте у второй линии за хлеб. Худяков вырыл за крупу и хлеб. Он хороший и взял с меня, что у меня было и не ругался и был добр ко мне. (…)
Я стояла в комнате у печки отвернувшись и не плакала, мне было страшно. Я не понимала, не верила… я никогда в жизни не видела близко мертвого человека.
Мороз. Яркое солнце. Я иду в детскую больницу на 3-й линии. Взять свидетельство о смерти. Я в Вовиной шубе. (…) Гл. врач находит картотеку Владимира Вассоевича и крупными буквами поперек выводит УМЕР. (…)»
Блокаду Таня Вассоевич пережила, впоследствии закончила художественное училище и архитектурный факультет ЛИСИ. Много лет она преподавала детям изобразительное искусство. Вернувшись из эвакуации в освобожденный Ленинград, девушка первым делом попыталась разыскать лучшего друга своего покойного брата – Толю. Но его уже не было в живых, как не было многих, кого Таня знала до начала блокады. 9 мая 1945 года 17-летняя Таня записала в дневнике: «Вот, только одна Таня может слушать (про) конец войны. А сколько людей не могут! (…)
Может, я немного боялась этого дня; я считала, что встретить его я должна, как-то серьёзно, что к этому времени должно что-нибудь произойти. (…) У меня не было радостного веселья, у меня была какая-то строгая радость. Я танцевала и пела, но мне (пожалуй) больше хотелось сказать людям что-нибудь такое, чтобы они стали бы сразу смелыми, честными, добросовестными и трудолюбивыми. Чтобы они поняли, что же в жизни есть хорошее, когда бывает действительно весело, а действительно бывает только тогда, когда ты сделал какое-нибудь трудное и благородное дело, и потом веселишься. Тогда веселье и счастье бывает настоящее».
Татьяна Вассоевич прожила долгую жизнь и умерла в январе 2012 года. Дневник блокадницы был издан ее сыном –доктором философских наук, руководителем Санкт-Петербургского регионального информационно-аналитического центра Российского института стратегических исследований (РИСИ) Андреем Леонидовичем Вассоевичем.
Дневники блокадных детей
Сохрани мою печальную историю. Блокадный дневник Лены Мухиной
Елена Мухина родилась в Уфе. В начале 1930 годов вместе с матерью переехала в Ленинград. Когда её мать заболела и скончалась, девочку удочерила тётя, Елена Николаевна Бернацкая, работавшая в то время балериной в Ленинградском малом оперном театре, потом художником в том же театре.
В мае 1941 года, в записной книжке Бернацкой, Лена начала вести дневник. С началом войны записи в дневнике носили бодрый характер, но в дальнейшем, особенно в связи с блокадой Ленинграда, их характер изменился. В них откровенно и детально описывалась жизнь в осаждённом городе: обстрелы и бомбёжки, крохотные пайки хлеба, холодец из столярного клея, смерть близких людей.
Лена внимательно фиксирует приметы блокадного быта, пытается осмыслить свои поступки и душевные движения. 7 февраля 1942 года скончалась и приёмная мать. Последняя запись в дневнике датирована 25 мая 1942 года. В начале июня 1942 года в истощённом состоянии Лена Мухина была эвакуирована в город Горький. Потом училась, работала, умерла в Москве 5 августа 1991 года.
Дневник Лены Мухиной хранится в Центральном государственном архиве историко-политических документов Санкт-Петербурга. При помощи историка С. В. Ярова в 2011 году дневник Лены Мухиной был выпущен в издательстве Азбука с его же вступительной статьей.
В Озоне В Лабиринте В My-shop
Про Капу Вознесенскую
Блокадный дневник 14-летней школьницы, ленинградской Анны Франк, найденный жильцами одной из коммуналок в 2010 году, опубликован к 70-летию Победы.
Про Аню Бирюкову
Блокадный дневник четырнадцатилетней ленинградской школьницы. Июнь 1941 — май 1943 гг. Как и Капа Вознесенская, Аня родилась в ноябре 1927 года, с разницей в несколько дней. Они непохожи — боевитая Капа и спокойная, с внутренним достоинством («но мы еще кошек не ели, так как у нас натура совсем другая…») Аня. Но общее Пережитое делает их близкими… Дневник опубликован в конце 2015 г.
Школа жизни. Воспоминания детей блокадного Ленинграда
Сборник рассказов от первого лица тех, чьё детство пришлось на тяжёлое блокадное время. Болезненные воспоминания героев, их стойкость и мужество ещё раз напоминает читателям, какой нелегкой ценой досталась Великая победа. Издан в 2014 г.
Военный дневник Тани Вассоевич
Эта книга — уникальный военный дневник ленинградской школьницы Тани Вассоевич, которая была в числе тех, кто пережил самую страшную блокадную зиму 1941-1942 годов. В январе 1942 года она похоронила своего 16-летнего брата Владимира, а в феврале свою маму Ксению Платоновну.
С самого первого дня войны до победного мая 1945 года Таня вела записи, которые замечательны ещё и тем, что содержат множество цветных рисунков. Именно они превращают дневник Тани в подлинное произведение детского изобразительного искусства времени Великой Отечественной войны. Сегодня этот исторический документ бережно хранится её сыном — профессором Андреем Леонидовичем Вассоевичем, который предпослал публикации 2015 г. военного дневника вступительную статью.
Дети блокадного Ленинграда Светлана Магаева и Людмила Тернонен
Книга подготовлена к 70-й годовщине полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов при участии «Московской общественной организации ветеранов – жителей блокадного Ленинграда».
Авторы в детском возрасте пережили бомбардировки и артобстрелы, лютый голод и промозглую стужу первой блокадной зимы. В книге представлены психологические портреты 126 блокадных детей разного возраста, приводятся данные о вкладе ленинградских детей в оборону города и о спасении осиротевших малышей.
Авторы, профессиональные врачи более чем с полувековым стажем, систематизировали особенности характеров блокадников, которые способствовали выживанию в экстремальных условиях: выносливость, обостренное чувство гражданского и семейного долга, ответственность, самообладание в критических ситуациях.
Все выжившие в блокаду дети состоялись в дальнейшем как незаурядные личности. На Пискаревском, Смоленском, Серафимовском и Волковом кладбищах покоятся жертвы блокады, в том числе ленинградские дети. Никто не знает, сколько детей погибло от голода, сколько убито бомбами и снарядами. По некоторым подсчетам, из 400 тысяч детей, остававшихся в городе к ноябрю 1941 г., погибло не менее 200 тысяч.
В книге собраны документальные свидетельства и воспоминания бывших детей-блокадников, сведения о том, что довелось им испытать, как удалось выжить, выстоять и помочь близким, и как сложилась жизнь после войны.
Обзор подготовила Анна
«Сохрани мою печальную историю… Блокадный дневник Лены Мухиной»
Всем, кто пережил пионерское детство, известен «Дневник Тани Савичевой»; собственно, он состоит из фраз, коротких, как надпись на обелиске: умер тот-то, умерла такая-то, умерли все, осталась одна Таня. Это форма, в которой в СССР допускалось знать о блокаде: главное, без деталей. Детали — в другом детском дневнике, Лены Мухиной. Он страшен именно своей простотой. Мучительный, унизительный, обесчеловечивающий, трагически-мелочный быт, где с зимы 1941 года детства больше нет вообще.
Цитата:
«По правде говоря, если Ака умрет, это будет лучше и для нее, и для нас с мамой. Так нам приходится все делить на три части, а так мы с мамой все будем делить пополам. Ака — лишний только рот. Я сама не знаю, как я могу писать такие строки. Но у меня сердце теперь как каменное. Мне совсем не страшно. Умрет Ака или нет, мне все равно».
Издательство
«Азбука-аттикус», 2011
Значок «светлячок»
Фосфоресцирующие значки «светлячки» помогали людям передвигаться в полной темноте: возможно, они были покрыты радиоактивным «светосоставом постоянного действия», СПД, — солью радия в сочетании с фосфором.
Отдельно упоминалось, что значки делались не из материалов, нужных военной промышленности, а из «отходов и отбросов» — использованных металлических банок, коробок, листов ржавой жести, обрезков целлулоида, лоскутов, кусочков проволоки, кожи, картона, бумаги и т. д.
Рекомендательный список литературы о блокаде и Ленинградской битве.
«Слава и тебе, великий город,
Сливший воедино фронт и тыл.
В небывалых трудностях который
Выстоял. Сражался. Победил».
(Вера Инбер, «Залпы Победы»)
27 января 2019 года наша страна отмечает одну из самых значимых памятных дат военной истории России — 75 лет со дня полного снятия блокады Ленинграда. Об этом величайшем сражении вышли на экраны кадры кинохроники, множество документальных и художественных фильмов, написаны исторические повествования, книги и поэмы. Предлагаем познакомиться с художественными произведениями о Ленинградской битве, ставшими классикой Великой Отечественной войны.
Адамович, А. Блокадная книга / А. Адамович, Д.А.Гранин. – М.: Советский писатель, 1982.-370 с.
Ардаматский, В. Возмездие / роман / В.Ардаматский – М.: Молодая гвардия, 1988. – 554,с.
Ардаматский, В. Ленинградская зима; Ответная операция повести / В.Ардаматский.– Киев: Молодь, 1990. – 528 с.: ил.
Берггольц, О. Ленинградская поэма / Ольга Берггольц; предисл.М.Дудина. – Л.: Художественная литература, 1976. – 204 с.: ил.
Был город – фронт, была блокада…. Рассказы, стихи, очерки, документы, хроника блокадных дней: для ст шк. возраста / Сост. Д.Колпакова, В.Суслов. – Л.: Детская литература, 1984. – 206 с.: ил.
Воскобойников, В. Оружие для победы : документальные повести / Валерий Воскобойников; худож. Владимир Шевченко. – Санкт – Петербург: ДЕТГИЗ, 2016. – 86, с.: цв.ил.
Гранин, Д. Наш комбат повесть / Даниил Гранин //Еще заметен след.– Л.: Сов. писатель, 1985. – С.118.-172.
Гранин, Д. Пленные повесть / Даниил Гранин //Еще заметен след.– Л.: Сов. писатель, 1985. – С.173.-188.
Дементьев, Н. Блокадный день повести / Николай Дементьев. – М.: Современник, 1980. – 368с.
Ефимов, И. Таврический сад : для сред. и старш. школьного возраста / Игорь Ефимов; . — М.: Самокат, 2012. – 152 с. — (Родная речь)
Конецкий, В. Кто смотрит на облака повесть / Виктор Конецкий // В сугубо внутренних водах. – М.: Современник, 1982. – С. 4 -218.
Миксон, И.Л. Жила, была историческое повествование / Илья Миксон. – Л.: Детская литература, 1991. – 223 с.:ил
Сухачев, М.П. Дети блокады повесть / Михаил Сухачев. – М.: Детская литература, 1989.
Ходза, Н. Дорога жизни : рассказы /Н.Ходза. – Л.: Детская литература, 1984.- 42 с.: ил.
Чаковский, А.Б. Блокада роман. Кн. первая и вторая / А.Б.Чаковский. — М.: Советский писатель, 1978. – 527с.: портр.
Чаковский, А.Б. Блокада роман. Кн. третья и четвертая / А.Б.Чаковский. — М.: Советский писатель, 1978. – 496 с.
Черкашин, Г. Кукла / Г.Черкашин; рис. Г.А.В.Траугот. – СПб: Речь, 2015. – 38, с.:ил.
Шестинский, О. Н. Блокадные новеллы рассказы / Олег Шестинский. – М.: Современник, 1983. – 320 с.
Яковлев, Ю. Девочки с Васильевского острова / Юрий Яковлев // Последний фейерверк: повести и рассказы. – М.: Детская литература, 1989. – 159 с.:ил.
Участковый спросил: «Вы сможете жить в одной комнате с мертвецом?»
Из воспоминаний Нины Ивановны Ларионова: «Всю жизнь я чувствовала, что меня бережет мой ангел-хранитель. Каким-то чудом из нашего подвала не украли дрова. Нам даже помогали их пилить, и мы топили буржуйку. Кипятили воду, затем делили хлеб: маме старались оставить побольше. Крошили свои кусочки в кружки с кипятком, пили, снова заливали. До тех пор, пока хлеб полностью не растворялся.
11 февраля 1942 года. Сережа только поднес кружку ко рту и умер. Мама на него долго смотрела и молилась: «Слава Богу, отмучился сынок». Мы с Шурой его завернули в одеяло, погрузили на санки и отвезли в пункт приема трупов – огромный барак. В самом начале войны ленинградцы привозили тела умерших к воротам Смоленского кладбища и оставляли возле ограды. Потом власти запретили так делать и организовали нечто вроде моргов. В одном конце барака складывали тех, кого нашли на улице, в другом – кого привезли из квартир. «Уличные» трупы застывали чаще всего сидя. Тела грузили на машины, как дрова, до самого верха.
Фото: ТАСС. Жители Ленинграда покидают дома, разрушенные немцами, 1941 год
Таня Савичева, 11 лет
Фото: ТАСС
Дневник ленинградской школьницы Тани Савичевой – это, пожалуй, самая известная детская летопись войны, которая уместилась всего на девяти страницах.
Когда фашистская Германия напала на Советский Союз, Тане было 11 лет. Она родилась в селе Дворищи под Гдовом, но, как и ее братья и сестры, выросла в Ленинграде. Семья Тани была многодетной: она была пятым и самым младшим ребенком в семье. У неё было две сестры – Женя и Нина, и два брата – Леонид «Лёка» и Миша. Отец семейства, Николай Родионович Савичев, был состоятельным человеком: в Ленинграде ему принадлежали пекарня, булочная-кондитерская и даже кинотеатр. Однако в 1935 году Савичева как нэпмана лишили всего имущества и выселили за 101-й километр. Спустя год Николай Родионович умер от рака. Его семье, несмотря на потерю кормильца, удалось вернуться в Ленинград.
22 июня 1941 года у танинной бабушки был день рождения. Утром девочка вручила ей подарок, а уже вскоре по радио объявили о начале войны. Савичевы стали активно помогать Красной армии, и даже маленькая Таня не оставалась в стороне – собирала бутылки для зажигательных смесей. Но потом в город пришла блокада, а за ней – голод и смерть.
Как-то раз Таня обнаружила дома записную книжку Нины, которую ей подарил Леня. Часть книжки была занята записями о различных задвижках, вентилях, клапанах и прочей арматуре для котлов (Нина, как и Женя, работала на Невском машиностроительном заводе имени Ленина), а другая половина с алфавитом для записи телефонных номеров и адресов оставалась свободной. В этой книжке Таня впоследствии и вела свой блокадный дневник.
Вскоре там появилась первая запись под буквой «Ж»: «Женя умерла 28 дек в 12.00 час утра 1941 г.» (пунктуация и орфография автора здесь и далее сохранены – прим. ред.). Старшая дочь Савичевых, несмотря на голод и сильное истощение, до последнего дня продолжала трудиться на заводе и сдавать кровь для раненых. Вскоре после нее с работы не вернулась Нина, но в этот раз Таня не стала ничего записывать в дневнике – она верила, что сестра жива. Нина действительно выжила: ее с другими работниками завода в спешке эвакуировали из города прямо с работы. Но Таня этого уже не узнала.
Страшные записи продолжали появляться одна за другой«Б»: Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.
«Л»: Лека умер 17 марта в 5 час утра в 1942 г.
Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942 г.
«М»: Мама в 13 мая в 7.30 час утра 1942 г.
Судя по всему, после смерти мамы Таня потеряла надежду на то, что Нина и ее брат Михаил, пропавший без вести, когда-нибудь вернутся живыми. Последние записи в ее дневнике располагались под буквами «С», «У» и «О».
Таня написала:
«Савичевы умерли».
«Умерли все».
«Осталась одна Таня».
Через пару лет не осталось и самой Тани. Измученная дистрофией, цингой и туберкулезом, 1 июля 1944 года девочка тихо умерла в доме инвалидов в Горьковской области, уже будучи в эвакуации. Дневник Тани Савичевой после ее смерти нашла вернувшаяся в Ленинград Нина. Сегодня девять листочков, исписанных карандашом, хранятся в Государственном музее истории Санкт-Петербурга, а их содержимое известно во многих странах и продолжает напоминать нам об ужасах войны.
Фото: ТАСС
Блокада Ленинграда. Народная книга памяти
«Блокада Ленинграда. Народная книга памяти» тоже собрана из реальных воспоминаний журналистами Телерадиокомпании «МИР», но уже в начале 21 века. За прошедшие полвека переживания не потускнели. Книга состоит только из прямой речи тех, кто выжил.
Аксенова Тамара Романовна:
«Чувства стали тупыми. Я иду через мост, впереди медленно, шатаясь идет высокий мужчина. Шаг, другой – и он падает. Я тупо прохожу мимо него, мертвого, – мне все равно. Я вхожу в свой подъезд, но подняться по лестнице не могу. Тогда беру двумя руками одну ногу и ставлю на ступеньку, а затем – вторую ногу на следующую ступеньку… Тетя открывает дверь и тихо спрашивает: «Дошла?» Я отвечаю: «Дошла».
Алексеева А. В.:
«Наверное, я была первым блокадным ребенком, который попал в эту больницу. Там лежали больные дети еще с мирного времени, у них были проблемы с сердцем, почками. Когда нянечка начала меня раздевать и сняла мою шапку, она ужаснулась – вшей у меня было больше, чем волос. Был не только голод, но и холод, поэтому шапку я не снимала где-то полгода. В те времена вода была в виде льда, поэтому помыть голову я не могла. Меня побрили наголо.
У меня была страшная дистрофия, и врач прописал мне 3 грамма сливочного масла в день и питание как у остальных детей. Но из-за голода мой организм уже ничего не усваивал, и бедным нянечкам приходилось постоянно менять за мной белье
У меня до сих пор очень трепетное отношение к врачам, я считаю эту профессию наиболее нужной и важной в жизни»
Фото: ТАСС
Болдырева Александра Васильевна:
Однажды наша соседка по квартире предложила моей маме мясные котлеты, но мама ее выпроводила и захлопнула дверь. Я была в неописуемом ужасе – как можно было отказаться от котлет при таком голоде. Но мама мне объяснила, что они сделаны из человеческого мяса, потому что больше негде в такое голодное время достать фарш.
Хлебные карточки
Карточка в блокадном Ленинграде — главный документ, который давал право купить продукты по государственным ценам. На листе бумаги с отпечатанными талонами было указано, сколько граммов и каких продуктов можно по ним получить.
В июле 1941 года появление карточек не вызвало паники: иногда хлеб по норме не выкупался полностью. Крупы́ в зависимости от социального статуса полагалось тогда от 1 до 2 килограммов в месяц, мяса — от 600 граммов до 2,2 килограмма. Однако символом блокады стала хлебная карточка с нормой хлеба для иждивенцев (неработающих граждан), служащих и детей до 12 лет — 125 граммов в день. Такой норматив был установлен уже 20 ноября 1941 года, через полтора месяца после начала блокады. До января 1942 года месячная норма выдачи жиров для рабочих и инженерно-технических работников (ИТР) составляла 600 граммов, для служащих — 250 граммов, для иждивенцев — 200 граммов; сахара и кондитерских изделий рабочим и ИТР в месяц полагалось выдавать 1,5 килограмма, служащим — 1 килограмм, иждивенцам — 800 граммов, а детям до 12 лет — 1,2 килограмма.
Выдачу продуктов по карточкам стали задерживать уже в октябре 1941 года. В конце ноября началась паника, потому что в магазинах невозможно было купить ни жиров, ни мяса. В январе 1942 года возникли перебои с хлебом. Из-за отсутствия воды прекратили работать хлебозаводы. Очереди за хлебом растянулись на несколько суток, хлеб начали выдавать мукой. «Получает человек муку, садится, потому что от усталости идти… не может, и хватает из мешочка эту муку и прямо ее ест…» — вспоминал ленинградец Александр Тихонов.
Карточная система часто предполагала замены одних продуктов на другие: вместо сахара на те же талоны можно было получить кондитерские изделия или какао, вместо масла — жир или даже селедку.
Коптилка
Самодельная коптилка и блокадная порция хлеба
В сентябре 1941 года в домах было запрещено пользоваться электроприборами, в декабре суточная выработка электроэнергии сократилась в семь раз. Позже жилые дома вообще были исключены из списка объектов, куда подается свет. Осветить свои жилища блокадники пытались при помощи коптилок.
В коптилку кроме керосина, который был дефицитом, наливалась и любая другая жидкость, способная гореть, например средство для очистки деревянных полированных предметов, «паровое масло». По карточкам керосин появился весной 1942 года, всего до литра в месяц. Коптилки загрязняли комнаты, копоть появлялась на стенах, потолках и полу. К этому еще прибавлялся неприятный запах.
Рассказы о блокадном Ленинграде
Немцы 27 августа, захватив вблизи реки Тосны сёла Ивановское и Отрадное, вышли на левый берег Невы. С захватом Шлиссельбурга 8 сентября всё левобережье Невы от реки Тосны до Ладожского озера оказалось в руках немцев. Немцы надеялись, что финны, наступая, дойдут до правого берега Невы и соединятся с ними, а Ленинград попадёт в полное кольцо блокады.
К началу октября 1941 года почти вся бронетехника группы «Север» была передана группе «Центр». В числе 24-ёх сильно потрёпанных дивизий осталось только две танковых и две моторизованных дивизии.
Самая длительная и жестокая осада в военной истории человечества
Операцию по захвату Ленинграда войска Вермахта начали 10 июля 1941 года. Группа армий «Север» в составе двух полевых армий и 4-й таковой группы должны были сломить сопротивление наших войск южнее Ленинграда.
«Здесь жили и работали в экстремальных условиях, как на фронте: подвергались бомбежкам и обстрелам, мерзли, голодали, умирали, праздновали победы. Работали до последнего вздоха, не давая городу почувствовать себя оторванным от «большой земли», от всего мира»
Легендой Ленинградского и Волховского фронтов стал минометный расчет братьев Шумовых. Виртуозная военная работа шести братьев из Тувы стала образцом для подражания и хрестоматийным примером для всех артиллеристов.
Генерал-майор Николай Павлович Симоняк, ставший главным действующим лицом баллады, сыграл огромную роль в успешном прорыве кольца и последующем снятии ленинградской блокады.
Почти 900-дневная блокада Ленинграда — это самая длительная и жестокая осада в военной истории человечества. В городе, жители которого умирали от голода и холода, единственным средством связи и коммуникации было радио.
Об ужасах того времени лучше и полнее всего описано в мемуарах Д.Лихачева, который выжил в осажденном городе в страшный первый год блокады, а также в «Блокадной книге», составленной А.Адамовичем и Д.Граниным по воспоминаниям блокадников.
«Блокадная книга»
Алесь Адамович и Даниил Гранин в начале семидесятых провели несколько сотен интервью с жителями блокадного Ленинграда. Эти истории вошли в «Блокадную книгу». Пронзительные, жесткие, без прикрас. Книга неожиданно для авторов оказалась не про героический подвиг ленинградцев, а про девятьсот дней адских мучений. Натуралистичность историй порой Гранину и Адамовичу казалась невыносимой.
Воспоминания Никитиной Елены Михайловны:
«- Я шла с работы, и вот (угол проспектов Газа и Огородникова) женщина одна идет и говорит мне: «Девушка! Ради бога, помогите мне!» Я мимо шла, говорю: «Чем я могу вам помочь?» – «Ну, доведите меня до этого забора». Я довела ее до этого забора. Она постояла, потом опустилась и села. Я говорю: «Чем вам помочь?» Смотрю, она уже и глаза закрыла. Умерла!»
Когда начался голод – в пищу употребляли любые суррогаты. Подсолнечный жмых, столярный клей, шкуры животных. Варили ремни, ели специи, лекарства, птичий корм. Самих птиц, потом кошек и собак. Много воспоминаний про «сладкую землю» с Бадаевских складов. Ее на рынке продавали наравне с другими продуктами.
Воспоминания Валентины Степановны Мороз:
— Сладость чувствовалась?
— Даже не сладость, а что-то такое жирное, может быть, там масло и было. Впечатление, что земля эта была очень вкусной, такой жирной по-настоящему!
— Как готовили эту землю?
— Никак не готовили. Просто по маленькому кусочку заглатывали и кипятком запивали».
В декабре 41-го в городе почти не осталось еды, а норму выдачи хлеба сократили до 125 граммов. Начался массовый голод и «тихие смерти».
Воспоминания Людмилы Алексеевны Мандрыкиной:
« – Массовый голод – это тихие смерти: сидел и незаметно уснул, шел – остановился, присел… Многие наблюдали, запомнили жуткую «тихость» голодных смертей.
— Мы старались не говорить о еде. И вдруг ты смотришь на человека и видишь, что у него стекленеют глаза. Я теперь знаю, что это такое…
— Прямо во время разговора?
— Вот прямо во время разговора. Он стоит… садится, говорит: «Ой! Мне что-то не очень!..» – «Ну, посиди! Всем не очень хорошо»…»
Смерть в городе стала обыденным явлением. Люди привыкали к трупам. Их не успевали убирать с улиц. Чувства притупились. Вопрос, который мучил родственников обессиленных людей: «Если он умрет, как я его буду хоронить?».
В книге Гранина и Адамовича воспоминания ленинградцев перетекают в авторский текст. По напряженности и эмоциональности они близки.
Фото: ТАСС