Храм святителя николая чудотворца в клённиках, москва

Происхождение названия

В названии церкви присутствует неоднозначное определение «в Клённиках», впервые появившееся на рубеже 18-19 веков. Согласно устным преданиям, в прошлом на месте храма существовала кленовая роща, однако, в наши дни эта версия считается несостоятельной, так как она ничем не подтверждена.

Впервые прибавление к названию храма с указанием местности появляется в 1657 году, когда его отстраивают в камне: церковь Николы Чудотворца, что на Покровке. В 1689 году она же упоминается как «в Блинниках», а в 1701 — «в Клинниках».

Вероятнее всего, «в Клённиках» — искажение изначальной формы названия «в Блинниках», что косвенно подтверждается тем, что у Ильинских ворот в прошлом торговали блинами и селились пекари. Однако, это тоже не факт, и действительная причина такого названия храма на сегодняшний день неизвестна.

Свести к минимуму сиюминутную суетность

— Икона — отражает реалии времени, в которое она была написана?

— Специально думать об этом и стремиться сделать так, чтобы икона отразила наше время, никогда не надо. Потому, что апостолом Павлом заповедано нам на все времена «не сообразуйтесь веку сему, а преобразуйтесь по образу будущего века». Призвание иконы — быть образом в вечности. Но, конечно же, история искусства, иконописи, показывает нам, что всегда можно отличить икону разных эпох с точностью если не до десятилетия, то до половины века.

Хочешь — не хочешь, иконописец живет во вполне определенной среде, и она откладывает отпечаток на его мышление, на образ жизни. Уйти от этого совсем — нельзя, даже если иконописец монах и жизнь свою связывает с монастырем, все равно это монастырь или IX — X веков, или XIV — XV, или XIX — веков.

— Но все-таки, как сделать так, чтобы не пустить «сей век», особенно наш, суетный и нервный — в икону?

— Помнить, что призвание иконы — быть образом Вечности. Для отображения современности есть светское искусство. Оно тоже может являться благословенным, если художник честно отражает свое время. А для иконописца прежде всего нужно знать, что его задача — совсем не в этом. Понято, что может быть невольное вхождение в икону недолжных черт современной действительности…

Свести это вхождение к минимуму можно, если быть верным Преданию, писать не от себя, не так, как заблагорассудилось, а всматриваться в наиболее совершенные образцы лучших эпох иконописи. Но не копировать, а перенимать все лучшее. И, повторяю, как можно больше вживаться в церковное Предание.

— Как иконописцу остаться на тонкой грани — быть верным Преданию и не нивелировать свою творческую личность?

— Мне кажется, об этом можно не заботиться. Если человек действительно думает об образе, он не станет слепо и бездумно срисовывать все особенности индивидуального почерка древнего мастера. Он будет черпать знания и вдохновение, вглядываясь в лучшие образцы. Именно на этом всегда выстраивалось обучение иконописи, когда перед художником находилось несколько более древних образцов, и, глядя на них, он создавал свою работу.

А творческие особенности — они никуда не уйдут и обязательно проявятся. Если, конечно, иконописец не будет ставить такую задачу специально. Это все равно, как думать о походке, об акценте своей речи. Нужно только стремиться к правде, и все. Тогда красота станет следствием правды. Как только начинаешь задумываться о манере — походке, речи — тот час возникает не что-тоболее совершенное, а искусственное фальшивое манерничанье.

И не надо думать, что иконопись — это обязательно обращенность исключительно в прошлое, неизбежное повторение только средневековых форм. Это старообрядческий подход. А для православного человека такой задачи никогда не было. Например, Дионисий — он и для своего времени, а не только для нас, был художником оригинальным, невиданным. Это было новое слово, но опять, подчеркиваю, я уверен, что он не ставил перед собой задачи написать «нечто особенное». Он писал так, как требовала его душа….Кто-то работает более традиционно,кто-то — более новаторски. Это, повторяю, будет получаться сам собой от степени искренности человека.

История храма

По мнению русского и советского историка Петра Сытина, первая церковь на этом месте могла появиться ещё в 1468 году: по указу Ивана III была построена «обетная» церковь Симеона Дивногорца, возведённая в благодарность за то, что сильный пожар в Белом городе не дошёл до Кремля. Эта церковь упомянута в летописях, однако, ни в одном источнике не указано, где именно она была построена.

Впервые деревянный храм на этом месте обозначается на Сигизмундовом плане Москвы 1610 года; в Окладной книге за 1625 год он упомянут как церковь Пресвятой Богородицы Казанския. В 1657 году вплотную к старому деревянному храму возводят новый каменный, а в 1690 обустраивается новый престол, и он становится известен как храм Богородицы Казанския и Николая Чудотворца на Покровке в Блинниках. После большого пожара в 1701 году здание перестраивается: церковь становится двухъярусной, нижняя её часть превращается в подклет, пристраиваются апсида и притвор. В 1749 году — опять же, после пожара — возводится колокольня и несколько перестраиваются фасады. В дальнейшем церковь ещё несколько раз реконструировалась, но радикальных перестроек больше не было.

Известно, что в 1910 году при храме работала церковно-приходская школа.

В начале 20 века настоятелем храма был широко известный священник Алексей Мечёв (1859 — 1923), в 2000 году прославленный в лике святых Русской православной церкви. Он получил известность, как добрый пастырь, проповеди которого были искренни и просты; в советские годы его дважды вызывали в ОГПУ и запрещали принимать верующих, однако, не подвергли репрессиям по состоянию здоровья. После смерти священника настоятелем храма стал его сын Сергей Мечёв (1892 — 1942), позже обвинённый в создании антисоветской группы, отправленный в ссылку, а затем и расстрелянный якобы за создание подпольных «катакомбных» церквей и насаждение тайного монашества по типу иезуитских орденов для борьбы с Советской властью. В 2000 году он также был канонизирован и причислен к лику священномучеников.

Из-за многократных ремонтов облик церкви исказился, и к 1920-м ряд декоративных элементов, включая пышные наличники, был утрачен. В 1927 году храм отреставрировали по проекту архитектора Дмитрия Сухова, но уже в 1931 он был закрыт и впоследствии обезглавлен. Сначала в здании храма разместили склад, затем — бухгалтерию ЦК ВЛКСМ.

18 июля 1990 года здание вернули Русской православной церкви. В нём были возобновлены регулярные богослужения, впоследствии восстановлены внутреннее и внешнее убранство, демонтированные главы и кресты.

Церковь Святителя Николая — далеко не самый большой и не самый известный храм Москвы, но точно один из самых примечательных: хотя окружающая застройка превосходит его по размерам и этажности, красные фасады храма с колокольней очень эффектно выделяются на фоне серых оттенков зданий в начале Маросейки.

Храм Николая Чудотворца в Клённиках расположен на улице Маросейка, дом 5. Добраться до него можно пешком от станции метро «Китай-город» Таганско-Краснопресненской и Калужско-Рижской линий.

Как писать святых — современников

— Как писать на иконах святых, живших в прошлом веке: существуют фотографии, кинопленки, их запечатлевшие и традиционный «византийский» подход — не очень-то воспринимается, а уж реалистический — тем более?

— Один художник и искусствовед сказал мне как то, что фотографии современных святых очень часто бывают лучше, совершеннее их икон. И это, конечно, укор нам, иконописцам. Оказывается, что даже техника фотографии способна передать больше, чем сейчас передаем мы. Это говорит о том, что нам еще предстоит размышлять над вопросом — как именно изображать современных святых, чтобы икона по выразительности, по глубине образа превзошла фотографию.

А фотографии исповедников, новомучеников — действительно искренние, глубокие, выразительные. Иногда на них нельзя смотреть без слез. Но для иконописца фотография это только материал. Икона же требует существенных обобщений. Мы говорим: вот это искусство фотографично, иллюзорно, вот это — искусство, превосходящее фотографичность. И дело здесь именно в обобщениях. Не в том, что иконописец должен создавать какой-то условный язык.

— Но ведь часто по отношению к иконе мы как раз слышим об условности…

— Язык иконы — не условный. Это больший реализм, чем искусство Ренессанса, творчество передвижников. Потому, что как раз благодаря найденным обобщениям, образ становится более содержательным. Подчеркиваю, не упрощениям, а обобщениям. Этому иконописцы прошлого учились у культуры Египта, Древней Греции.

Для иконописи эти обобщения должны быть такими, чтобы в человеке, изображенном на иконе, проявлялся Христос, жизнь человека во Христе. Мы ведь прославляем, называем человека святым именно за это, что в его жизни проявился Христос, а не за собственные человеческие свершения. Это и призвано выявить в иконах. Для этого и создается иконописный язык.

— Но вместе с тем каждый святой на иконе должен быть индивидуален?

— Да, каждый святой должен быть на иконе неповторимой личностью. И на древних иконах никогда не спутаешь святителя Николая с апостолом Павлом или Василием Великим. Икона всегда более, чем портрет.

Сейчас распространено такое мнение, что икона — лишь некий знак. Нет, не знак, даже начиная с живописи катакомб. Никогда иконописцы не приближали свои изображения, например, к языку египетских иероглифов. В раннехристианских работах всегда оставался человек. Например, образ Доброго Пастыря. Это аллегорическое изображение Христа, поскольку тогда первым христианам было опасно из-за гонений изображать Его узнаваемым. И найден был язык аллегорий. Мы видим изображения якоря, рыбы — известные символы Христа первых веков христианства.

Но вы посмотрите, как органично изображена эта рыба! Это не какой-то условный значок! Условными знаками можно назвать такие изображения, которые люди могут понять только в случае, когда есть договоренность о том, что стоит за этими знаками: вот это знак параграфа, это плюс, это дорожные знаки. И человека нужно научить значению этих условных знаков. Символы — гораздо больше. Символ самим своим обликом указывает на то, что он призван являть. Например, крест — это уже не знак плюса, это символ. Глядя на крест, мы вспоминаем, что он стал орудием нашего спасения, на кресте совершилась Жертва за каждого из нас.

Икона использует символы, но художественное решение икон строится, конечно, на языке, который превосходит знаковость и символичность и становится символическим реализмом.